Когда-то, еще при самодержавии, на окраине Москвы возвели по всем правилам архитектуры и строительства крепкую, сложенную из темно-красного кирпича Бутырскую тюрьму. Мощные внешние стены скрывали от любопытных взглядов мрачные тюремные корпуса — приземистые, словно придавленные к земле гнетом сконцентрированного в них человеческого несчастья, — и башни, Пугачевскую и Часовую для общего содержания заключенных, и Полицейскую с одиночными камерами.
Бутырскому тюремному замку повезло больше, чем знаменитой, воспетой в криминальном фольклоре «Таганке», оказавшейся почти в самом центре широко расстроившейся столицы. «Таганку» снесли, а «Бутырка» осталась. Но город продолжал разрастаться, и рядом с тюрьмой были выстроены жилой дом с универмагом на первом этаже и административное здание, прикрывшие «Бутырку» со стороны Лесной и Новослободской улиц.
В административном корпусе разместилось следственное управление московской милиции. Именно туда и направился Серов, решивший навестить Пулова.
Говорят, если гора не идет к Магомету, то сам Магомет должен пойти к горе. По мнению Сергея, следователь вел себя по меньшей мере странно — не докучал поручениями, перестал звонить по телефону и тормошить, требуя разных сведений по делу, не жаловался начальству на нерадивость оперативников и, как ни странно, довольствовался теми скупыми данными, которые могли предложить ему сыщики.
Обычно все происходило наоборот: следователь упорно пытался влезть на шею операм и еще погонял их, ссылаясь на Закон и собственную необычайную загруженность. Не успеешь отписаться по одной архисрочной бумаге, как уже прилетела другая, а за ней третья — и все скорей, скорей, даже немедленно, поскольку поджимают сроки, а нарушать их нельзя: все установлено законодателем. А в нашей стране его всегда считали исключительно мудрым, поскольку Закон принимался коллегиально, а коллектив ошибиться не может.
Естественно, Серов не был дураком или врагом самому себе и не искал лишних забот: у сыщика их и так хватает, лишь успевай поворачиваться. Нет, его интересовало другое — можно ли рассчитывать на Юрия Владимировича Пулова как на союзника? Особенно остро этот вопрос начал волновать его после столкновения с Мякишевым, наверняка выражавшим не столько свое мнение, которого у него, как правило, никогда не было, сколько мнение руководства Управления, в собственной интерпретации доводя его до сведения подчиненного. За это Сергей частенько за глаза звал Трофимыча «флюгер-попугаем».
Пулов встретил нежданного гостя приветливо. Усадил в потертое продавленное кресло у стола в своем маленьком прокуренном кабинетике и стал угощать зеленым чаем из большого фарфорового чайника с бледно-синим орнаментом, разливал напиток в пиалы.
— Вообще я больше люблю черный чай, — ухаживая за Серовым, приговаривал Юрий Владимирович. — Причем чтобы он был крепкий, заваренный до темно-вишневого цвета и давал чуть вяжущий во рту привкус. Иначе это не чай, а помои! И чтоб горячий… Но возраст, голубчик, возраст! То сердечко шалит, то давленьице, а зеленый чаек более безобидный и для организма полезный.
— И по жаре лучше, — Сергей поднял пиалу. Чай был действительно хорош. Пулов когда-то работал в Средней Азии и, по всей вероятности, хороший зеленый чай ему присылали оттуда.
— Да, и по жаре… А ты чего вдруг надумал объявиться? Есть что новенькое?
Юрий Владимирович отставил свою пиалу, закурил и испытующе посмотрел на гостя.
— Так, — Серов пожал плечами. — Думал, зайду, пообщаемся. По телефону обо всем не переговоришь.
— Ну-ну, а то я грешным делом подумал, что ты еще одно заявленьице притащил, — усмехнулся следователь, и Сергей уловил сквозившее в его тоне явное облегчение. Юрий Владимирович даже как-то обмяк и расслабился, а вот взбодрить его, пришпорить и заставить нестись вскачь Серов не мог. Обидно!
Но что поделать, если ты остался с пустыми руками, а новые сведения сороки на хвостах не приносят: для этого придется перерыть огромную кучу навоза, да и то еще неизвестно, найдется ли в ней заветное жемчужное зерно? Жизнь не сказка и не приключенческое кино, где все получается как бы само собой и сыщику постоянно неимоверно везет: то он с удивительной проницательностью заранее предугадывает каждый ход преступника, а то неутомимо идет по его следу, ни разу не потеряв его. А в жизни оперативник пьет чай в прокуренном кабинете следователя и не знает, кто он — друг или…
— Притащил бы, если бы было, — вздохнул Сергей.
— А ты радуйся, что нет! — Юрий Владимирович посмотрел на него поверх очков. — Дело и так тухлое, скоро нам задницу мылить начнут дорогие друзья из прокуратуры. Убийство-то их подследственность! Я что — можно сказать, приемо-передаточное звено и подручный на подхвате. К тому же у меня своих дел — во!
Он вылез из-за стола, распахнул дверцы железного шкафа и показал гостю забитые папками полки.
— Видал? Я полагаю, у тебя не меньше подобной гадости, — Пулов зло захлопнул дверцы и вернулся на свое место. — Но ты, вместо того чтобы стричь то, что само вылезло, и беречь свое здоровье, как шахтер, лезешь в глубокую яму, забывая о том, скольких там уже завалило!
— На что вы намекаете? — с ехидцей спросил Серов.
— Молодой ты, Серега, — с горьким сожалением, как на убогого, поглядел на него Юрий Владимирович. — Били тебя еще мало. Партия не успела, а от начальства ты научился ловко уворачиваться. Да все до времени, ты уж мне поверь! Как-нибудь не успеешь увернуться, и трахнут дубиной начальственного гнева по затылку. Неприятное ощущение, смею заверить, на себе не раз испытал.
Он ссутулился и уставился в окно, словно увидел нечто очень интересное за покрытыми въедливой московской пылью, давно не мытыми серыми стеклами. И Серову вдруг показалось: лицо Пулова такое же серое, как после долгой тяжелой болезни, когда человек забыл, что такое свежий воздух.
А если так оно и есть? Если эта болезнь называется «слишком долгая служба в органах внутренних дел» и приносит с собой деформацию души и психики, равнодушие и желание во что бы то ни стало дотянуть до выхода в запас без инфарктов, даже если человек служит через пень-колоду. Парадокс? Но факт!
— Значит, вы считаете, Юрий Владимирович?..
— Бес-перс-пек-тив-но! — сразу поняв, о чем речь, твердо произнес Пулов. — Кроме неприятностей, ничего не наживем! Ты вон, я слышал, уже ожегся со своим осведомителем? Погоди, еще не так наткнешься. Я тебе про шахту не зря сказал, старших иногда полезно послушать.
— Но есть же зацепки! — Сергей налил себе еще чаю, как бы показывая, что он не собирается заканчивать разговор и уходить.
— Какие зацепки? — вскинулся следователь. — Какие?! Непонятные записочки на перекидном календаре, которые вряд ли имеют хоть какое-то отношение к делу? Раздробленные кости грудной клетки у погибших? Но если допустить, что судмедэксперт ошибся? Что Трапезникова получила повреждения груди не до того, как ее выбросили из окна, а в результате удара об асфальт? Он ведь твердый, Сереженька!