Натали заставила себя с минуту стоять неподвижно, затем сунула руку в карман и достала цветную фотографию, сделанную со слайда мистера Ходжеса.

– Кто-нибудь из вас видел эту женщину?

Парень с кием взглянул на снимок и жестом подозвал к себе мальчика, которому было не больше четырнадцати. Тот посмотрел, кивнул и вернулся на свое место у окна.

– Позовите сюда Марвина! – приказал тот, что с кием.– Пошевеливайте своими задницами.

Марвин Гейл – девятнадцатилетний темнокожий парень, голубоглазый, с длинными ресницами, поражал своей красотой. Он был прирожденным лидером. Натали поняла это сразу, как только он вошел в помещение. Все каким-то неуловимым образом переменилось, и Марвин сделался всеобщим центром внимания. В течение десяти минут он требовал, чтобы Натали объяснила, кто эта женщина на фотографии. Еще десять минут Натали убеждала его сначала рассказать ей об убийствах, после чего пообещала ответить на все вопросы.

Наконец Марвин расплылся в широкой улыбке, обнажив восхитительные зубы.

– Ты уверена, что хочешь знать это, малышка?

– Да.– Она кивнула. «Малышкой» ее называл Фредерик, и ей резануло слух, когда она услышала это слово здесь.

Марвин хлопнул в ладоши.

– Лерой, Кальвин, Монк, Луис, Джордж,– перечислил он.– Остальные остаются здесь.

Послышался хор недовольных голосов.

– Тихо! – оборвал Марвин.– Мы находимся в состоянии войны, вам ясно? За нами продолжают охотиться. Если мы выясним, кто эта старая сука и какое она имеет к этому отношение, мы будем знать, кто нам нужен. Уясните себе это и заткнитесь.

Все разошлись обратно по своим матрасам, некоторые вернулись к бильярдному столу.

Было уже четыре часа, на улице начало темнеть. Натали застегнула молнию куртки, пытаясь приписать свои внезапные приступы дрожи порывам ветра. Они прошли на север по Брингхерст-стрит, затем свернули на запад в узенькую аллею. Фонари еще не горели. Время от времени пролетали редкие снежинки. Вечерний воздух был наполнен миазмами помоек и запахом прогоревшей сажи.

Они остановились у поворота, и Марвин указал пальцем на четырнадцатилетнего парнишку:

– Монк, расскажи, что тогда произошло.

Мальчик заложил руки в карманы и сплюнул на заиндевевшую траву.

– Мухаммед и остальные трое… они пришли сюда, понимаешь? Я шел за ними, но еще не подошел. Темно было, как в преисподней. Мухаммед и Тоби пошли без меня трахаться к брату Зигу, а я так накачался, что не заметил, как они ушли. Потом побежал их догонять, понимаешь?

– Расскажи о белом ублюдке.

– Вонючий ублюдок, он вышел из этой аллеи и показал Мухаммеду средний палец. Вот прямо здесь. Я был за полквартала отсюда и слышал, как Мухаммед послал его подальше. И белый ублюдок тут же набросился на него и трех братишек.

– Как он выглядел? – спросила Натали.

– Заткнись! – рявкнул Марвин.– Вопросы задаю я. Расскажи ей, как он выглядел.

– Он выглядел как сука,– сказал Монк и еще раз сплюнул. Не вынимая рук из карманов, он повернул голову и утер подбородок о собственное плечо.– Этот долбаный ублюдок выглядел так, словно его окунули в дерьмо, понимаешь? Так, как будто он целый год питался одними отбросами. Волосы такими сосульками, а лицо как будто завешено травой… И весь грязный – в глине или в крови, я не понял.– Монка передернуло.

– Ты уверен, что тот парень белый? – спросила Натали.

Марвин бросил на нее сердитый взгляд, но Монк вдруг разорался:

– О да, он был белый! Он был белый! Это истинная правда.

– Расскажи ей про косу.

– Ага.– Глаза Монка расширились так, что, казалось, вот-вот вылезут из орбит.– Я услышал шум и подошел, чтобы посмотреть. Не бежал, ничего такого не делал, понимаешь? Я не думал ни о каких убийствах. Просто решил посмотреть, что у них там происходит. Но этот белый ублюдок, он достал такую косу… ну, как в мультиках, знаешь?

– Каких мультиках? – спросила Натали.

– Черт, ну там старуха с черепом и с косой. Смерть, в общем… Она приходит, чтобы забирать мертвецов.

– С косой? – удивленно переспросила Натали.– Которой косят траву?

– Да, черт,– бросил Монк и повернулся к ней.– Только этот белый ублюдок скосил Мухаммеда и братишек. И быстро. О черт, как быстро. Но я видел, я прятался там… – Он указал пальцем на большую мусорную кучу.– Я дождался, пока он ушел, а потом еще очень долго сидел, мне такое дерьмо ни к чему… А после, когда рассвело, я пошел рассказать Марвину, понимаешь?

Главарь сложил на груди руки и посмотрел на Натали:

– Ну что, с тебя достаточно, малышка?

Уже совсем стемнело. Далеко, в самом конце аллеи, виднелись огни Джермантаун-стрит.

– Почти,– ответила Натали.– И он… этот белый ублюдок убил всех?

Монк обхватил себя за плечи, его снова передернуло.

– Ты же сама знаешь… И не спешил к тому же. Ему, понимаешь, это нравилось.

– Они были обезглавлены?

– Чего?

– Она спрашивает, отрезал ли он им головы,– пояснил Марвин.– Расскажи ей, Монк.

– Да, они были обезглавлены. Он скосил им головы своей косой и потом добил лопатой. И насадил их на стояночные счетчики, знаешь?

– О господи,– выдохнула Натали. Снежинки падали ей на лицо и таяли на щеках и ресницах.

– Это еще не все,– продолжал Монк. Смех его стал таким хриплым и прерывистым, что больше походил на сдерживаемые с трудом рыдания.– Он еще вырезал им сердца. По-моему, он съел их.

Натали начала пятиться в ужасе, повернулась, чтобы бежать, но, не увидев вокруг ничего, кроме кромешной тьмы и гор кирпичей, замерла.

Марвин взял ее за руку:

– Пошли, малышка. Ты пойдешь с нами. Теперь твоя очередь рассказывать. Настало время поговорить серьезно…

Глава 22

Беверли-Хиллз

Суббота, 27 декабря 1980 г.

Тони Хэрод занимался любовью со стареющей старлеткой, когда раздался звонок из Вашингтона.

Тари Истен исполнилось сорок два, она была, по меньшей мере, на двадцать лет старше героини той роли, которую хотела получить в «Торговце рабынями», зато грудь у нее была в порядке. Хэрод поглядывал на нее снизу, пока Тари трудилась над ним, и ему казалось, что он различает бледно-розоватые линии на ее накачанной силиконом груди. Она выглядела настолько упругой, что почти не колыхалась, когда Тари подпрыгивала вверх-вниз, откинув плечи назад и открыв рот, восхитительно разыгрывая страсть. Хэрод не использовал ее, он просто пользовался ею.

– Давай, малыш, давай. Дай мне, дай,– задыхаясь, шептала стареющая инженю, которую «Калейдоскоп» в 1963 году называл «новой Элизабет Тейлор». Но она стала всего лишь новой Стеллой Стивенс.