– В Джорджтауне. Четыре дня назад.
– Здесь, в Вашингтоне? – удивился Сол.– Что он тут делал? И зачем ты его фотографировал?
– Это не я, а Леви,– улыбнулся Арон.– В понедельник я присутствовал на панихиде по мистеру Бордену в Форест-Лоун. Тони Хэрод держал там речь. У меня было мало времени, но я немного покопался и обнаружил, что мистер Хэрод и мистер Борден были очень близки. Когда Хэрод во вторник вылетел в Вашингтон, я отправился следом. Мне все равно пора было возвращаться.
Сол потряс головой:
– А потом ты поехал за ним в Джорджтаун?
– Да нет, в этом не было нужды, дядя Сол. Я позвонил Леви, и тот следил за ним от самого аэропорта. А я присоединился к нему позже. Вот тогда мы и сделали снимки. Я хотел поговорить с тобой до того, как показать их Дэну или мистеру Бергману.
Нахмурившись, Сол еще раз взглянул на фотографии:
– Я не вижу в них ничего особенного. По-твоему, важно, где это происходит?
– Нет. Этот дом снимает «Бехтроникс», филиал «Эйч-Ар-Эл Индастриз».
Сол пожал плечами:
– Ну и что?
– А вот это важно.– Арон вытащил еще пять фотографий.– Леви был в этот раз на своем фургоне из «Белл Телефон»,– сказал Арон с некоторым удовлетворением.– Он сделал эти снимки, сидя наверху десятиметровой вышки, когда они выходили из дома. Со всех других точек переулок идеально защищен. Эти люди проходят по крытому тротуару, вот здесь, отпирают калитку, тут же садятся в лимузин и отъезжают. Соседи видеть их не могут. Из переулка их тоже не видно. Идеально.
Все черно-белые снимки были сделаны как раз в тот момент, когда изображенный на них человек делал шаг от калитки к лимузину. Из-за сильного увеличения изображение получилось несколько зернистым. Сол внимательно рассмотрел все снимки, потом сказал:
– Мне это ничего не говорит, Модди. Арон схватился руками за голову.
– Сколько ты уже живешь в этой стране, дядя Сол? – Он ткнул пальцем в фото человека с маленькими глазками, толстыми отвисшими щеками и густой, вьющейся сединой.– Вот это – Джеймс Уэйн Саттер, более известный среди почитателей как преподобный Джимми Уэйн. Это тебе что-нибудь говорит?
– Нет,– вздохнул Сол.
– Телевизионный евангелист. Начинал в церкви на открытом воздухе, куда въезжали на автомобиле, в Дотане, штат Алабама, в шестьдесят четвертом году. Сейчас он владелец спутниковых и кабельных каналов, его доходы, не облагаемые налогом, составляют примерно семьдесят восемь миллионов долларов в год. В политическом плане он несколько правее Аттилы, предводителя гуннов. Если преподобный Джимми Уэйн заявляет, что Советский Союз – оружие Сатаны,– а он делает это ежедневно, когда появляется в ящике,– примерно двенадцать миллионов человек говорят «Аллилуйя». Даже премьер-министр Бегин делает реверансы этому придурку. Часть даров в духе любви доходит до Израиля в виде покупок оружия. Ради спасения Святой земли можно пойти на что угодно.
– Тут нет ничего нового. Давно известно, что Израиль связан с фундаменталистами правого толка,– возразил Сол.– Значит, вы с твоим другом Леви из-за этого переполошились? А может, мистер Хэрод – верующий?
Арон заметно нервничал. Он убрал снимки Хэрода и Саттера в папку и улыбнулся официантке, которая подошла, чтобы подлить кофе. Ресторан был уже почти пуст. Когда она отошла, Арон взволнованно сказал:
– Джимми Уэйн Саттер беспокоит нас здесь меньше всего, дядя Сол. А вот этого человека ты узнаешь? – Он указал на снимок мужчины с худым лицом, темными волосами и глубоко посаженными глазами.
– Нет.
– Ниман Траск. Близкий советник сенатора Келлога от штата Мэн. Помнишь, Келлог чуть было не попал в кандидаты в вице-президенты от партии прошлым летом?
– Правда? От какой партии? Арон покачал головой:
– Дядя Сол, чем ты, интересно, занимаешься, если совершенно не обращаешь внимания на то, что происходит вокруг тебя?
Ласки улыбнулся:
– Да так, всякой всячиной. Читаю три курса лекций каждую неделю, все еще числюсь научным руководителем, хотя мне уже можно этого не делать, работаю по полной исследовательской программе в клинике. Шестого января должен сдать издателю свою вторую книгу…
– Ну, хорошо, я понимаю,– сдался Арон.
– Прошлая неделя была для меня необычной, я всего лишь председательствовал на одном обсуждении в университете. И потом, комиссия при мэре и Комитет советников штата отнимают как минимум два вечера в неделю. Скажи, Модди, почему этот мистер Траск такая важная шишка? Потому что он один из советников сенатора Келлога?
– Не «один из», а единственный и неповторимый. Ходят слухи, что Келлог не смеет в туалет сходить, не посоветовавшись с Траском. И еще. Во время последней кампании Траск собрал массу денег в поддержку партии. О нем говорят так: где появляется Траск, появляются деньги.
– Очень мило,– усмехнулся Сол.– А это что за джентльмен? – Он указал на снимок, где был изображен человек, слегка напоминающий актера Чарлтона Хестона.
– Джозеф Филипп Кеплер. Бывший номер три в ЦРУ при Линдоне Джонсоне, бывший госдеповский «пожарник», а ныне советник по делам прессы и комментатор на Пи-Би-Эс.
– Мне кажется, я его видел. У него, по-моему, вечерняя программа в воскресенье?
– «Беглый огонь». Он приглашает бюрократов из правительства, а потом размазывает их по стенке. А вот это,– Арон постучал пальцем по фотографии приземистого лысого индивида с хмурой физиономией,– Чарлз Колбен, специальный помощник заместителя директора ФБР.
– Очень интересный титул. Он может ничего не значить или, наоборот, играть большую роль.
– В данном случае он играет чертовски большую роль. Колбен, пожалуй, единственный из подозреваемых среднего уровня в уотергейтском скандале, кто не сел за решетку. Он был связным между Белым домом и ФБР. Некоторые утверждают, что с его подачи Гордон Лидди выкидывал свои фортели. Вместо того чтобы пойти под суд, он стал еще более важной птицей, когда полетели все остальные головы.
– Что все это значит, Модди?
– Погоди, дядя Сол, мы тут напоследок приберегли самое интересное.– Арон убрал все фото, кроме снимка худощавого человека лет шестидесяти в идеально сшитом костюме. Седые волосы придавали ему импозантный вид, прическа была безукоризненной. Даже на черно-белой фотографии плохого качества Сол различил то сочетание загорелой внешности, отменной одежды и подсознательного ощущения собственной власти, которое приходит только с очень большими деньгами.
– К. Арнольд Барент,– сообщил Арон.– Друг президентов. Начиная с Эйзенхауэра, все президенты с семьей проводили по крайней мере один отпуск в каком-нибудь из уютных уголков мира, принадлежащих Баренту. Отец Барента занимался сталью и железными дорогами. Обычный миллионер по сравнению с Барентом-младшим и его миллиардами просто нищий. Попробуй полетать над Манхэттеном, и в любом небоскребе, который ты выберешь, на верхнем этаже будет размещаться офис корпорации – филиала компании, которая сама является филиалом конгломерата, а конгломерат управляется консорциумом, где главный владелец – К. Арнольд Барент. Возьми что угодно – средства массовой информации, компьютеры, микрочипы, нефть, предметы искусства, детское питание,– и везде Баренту принадлежит хороший кусок.