В дом вели две парадные двери. Энн достала ключи на искореженном кольце и открыла восточный вход. Внутри было темно из-за тяжелых штор, плотно прикрывавших окна, пахло стариной, вековым деревом и мебельным лаком. Мне показалось, что я вернулась домой.
– Здание построил в тысяча семьсот сорок четвертом году Джон Вистер,– начала Энн. Голос ее становился громче, постепенно приобретая интонации гида.– Он был филадельфийским купцом и пользовался этим домом в летнее время. Потом дом стал круглогодичной резиденцией семьи.
Мы перешли из маленькой прихожей в гостиную. Пол, выложенный резным паркетом, был натерт до блеска, лепнина потолка выполнена в элегантном и скромном стиле «обручального кольца», у камина стояло кресло. Рядом на столике XVIII века высилась единственная свеча в старинном шандале. Ни электрических лампочек, ни розеток видно не было.
– Во время битвы при Джермантауне,– продолжала Энн,– в этой комнате скончался британский генерал Джеймс Энью. Здесь до сих пор видны следы его крови.– Она указала на пол.
Я посмотрела на едва различимые пятна на дереве.
– Но снаружи нет никакой вывески,– удивилась я.
– Раньше в окне висела маленькая табличка,– пояснила Энн.– Дом был открыт для посещений по вторникам и четвергам с двух до пяти. Кроме того, Общество организовывало частные экскурсии для тех, кого интересовала местная история. Но теперь дом закрыт, и будет закрыт, по меньшей мере, еще месяц, пока не поступят фонды для завершения реставрационных работ, начатых на кухне.
– А кто здесь живет сейчас? – спросила я.
Энн рассмеялась, и смех ее прозвучал как слабый мышиный писк.
– Никто здесь не живет. Здесь же нет электричества, нет отопления, за исключением каминов, отсутствует канализация. Я регулярно слежу за домом, а раз в полтора-два месяца сюда с инспекцией приезжает миссис Вейверли из Общества.
Я кивнула.
– Вон потайная дверь влюбленных,– промолвила я.
– Ах, да, вы знакомы с обычаями! – улыбнулась Энн.– Она также использовалась при похоронах.
– Покажите мне остальной дом,– распорядилась я. В столовой стояли деревянный стол и кресла, своим видом напоминающие скромную красоту раннего колониального стиля. Здесь же находилась потрясающая деревянная скамья ручной работы. Энн указала на кресло, выполненное Соломоном Фасселем, тем самым, что изготовлял кресла для Зала Независимости.
Окна кухни выходили на задний двор, и, несмотря на темную замерзшую землю и снег, мне удалось различить там следы прекрасного старого цветника, который должен был благоухать здесь летом. Пол на кухне был каменным, а камин настолько большим, что в него можно было войти не наклоняясь. На стене висел странный набор древней утвари и инструментов – огромные ножницы, коса длиной в шесть футов, мотыга, старинные грабли, железные щипцы, а рядом стоял громадный педальный точильный станок. Энн указала на развороченный угол – вынутая каменная кладка была сложена рядом, а отверстие прикрывал уродливый кусок черного пластика.
– Здесь были незакрепленные плиты,– пояснила она.– Во время реставрации в ноябре рабочие обнаружили под камнем сгнивший деревянный пол и частично засыпанный коридор.
– Подземный ход?
– Возможно.– Энн кивнула.– Когда дом строился, индейцы еще продолжали свои вылазки.
– И куда же он ведет?
– Рабочие выяснили, что выход из него должен находиться где-то за соседним гаражом.– Энн махнула рукой в сторону подернутого инеем окна.– Но у Общества пока нет денег, чтобы продолжать раскопки, по крайней мере, до начала февраля, когда оно получит пособие от филадельфийского Исторического комитета.
– Винсенту, я вижу, ужасно хочется заглянуть в этот подземный ход,– сказала я.
– Ну конечно,– согласилась Энн.
В гостиной стояла свеча, однако мне пришлось отослать мальчишку обратно в дом Энн за спичками. Когда он отодвинул пластик и спустился по короткой лесенке вниз, я прикрыла глаза, чтобы лучше все рассмотреть.
Сырой каменный проход выходил на поверхность не далее чем в десяти футах от заднего двора. Влажные бревна подпирали потолок частично раскопанного хода. Я вернула Винсента обратно и открыла глаза.
– Хотите посмотреть комнаты наверху? – спросила Энн.
Не отвечая ей ни жестом, ни словом, я поднялась наверх.
Как только я вошла в детскую, до меня донесся шепот.
– Существует легенда, что эту комнату посещают призраки,– промолвила Энн.– Собаки миссис Вейверли никогда сюда не забегают.
Я подумала, что Энн тоже слышит шепот, но когда прикоснулась к этому участку ее сознания, то обнаружила там пустоту, если не считать все возрастающего желания угодить мне.
Я двинулась к середине комнаты. Окно, выходившее на улицу и закрытое шторами, почти не пропускало свет. В сумраке я различила уродливую низкую металлическую колыбель – эдакую позорную клеть для злобного младенца. Здесь же располагались две детские кроватки с сетками и стульчик, но что по-настоящему обращало на себя внимание, так это игрушки и куклы в натуральную величину. В углу стоял огромный кукольный дом. Вероятно, он был создан, по меньшей мере, век спустя после строительства самого дома, но поражало в нем то, что он сгнил и частично обрушился прямо как настоящий покинутый дом. Я была почти готова увидеть крохотных крыс, снующих по маленьким коридорам. Рядом с кукольным домом на низкой кровати с сеткой лежало с полдюжины кукол. Лишь одна из них была довольно старой, чтобы относиться к XVIII веку, остальные же настолько походили на настоящих детей, что их вполне можно было принять за трупики младенцев.
Над всем этим кукольным царством высился манекен ростом с семилетнего мальчика. Он был одет в древнюю реконструкцию костюма эпохи Войны за независимость, но за прошедшие десятилетия ткань поблекла, швы разошлись, и комнату заполнил запах гниющего дерева. Розовое покрытие на руках, шее и лице во многих местах облупилось, из-под него выглядывала темная фарфоровая основа. Глянцевитый парик когда-то был изготовлен из настоящих волос, но теперь изрезанный трещинами череп покрывали лишь редкие шершавые заплатки. Стеклянные глаза выглядели как настоящие, и я поняла, что точно такие же используют для человеческих протезов. Лишь они сохраняли блеск и лучезарность на этом разваливающемся манекене – любопытные мальчишеские глаза на стоячем трупе.
Почему-то я решила, что шепот исходит от манекена, но, когда я приблизилась к нему, смутное бормотание сделалось тише, а не громче. Это говорили стены. Под безучастными взорами Энн и Винсента я прислонилась к оштукатуренной стене и замерла. Шепот слышался довольно отчетливо, но слов разобрать было нельзя. Похоже, звучало сразу несколько голосов, и у меня создалось впечатление, что они обращаются непосредственно ко мне.
– Вы что-нибудь слышите? – поинтересовалась я у Энн.
Она нахмурилась, пытаясь угадать ответ, который доставит мне больше удовольствия.