— Рана, однако, — произнес Оркан, неслышно появившись в избушке. Дополнительно осветив тело пламенем зажигалки, он ткнул пальцем в правое предплечье. — Ранен был офицер и умер, да…
— И даже пистолет все еще в кобуре, — добавил старшина. — Очевидно, он добрался до хижины уже раненым. Или же его занес сюда кто-то из товарищей. Затащил, закрыл в хижине и, пообещав, что скоро вернется, поспешно ушел. Лежит-то полковник не на лежанке, а прямо на полу. Значит, товарищ ушел и больше не возвращался.
— Получается, старшина, что до нас никто в эту хижина не ходил? Полковника не видел?
— Хотя остров очистили красные. Может, они попросту не дошли до этого места или же поленились подняться к гроту, а значит, не знали о существовании в нем хижины. Иначе похоронили бы, а главное, изъяли бы оружие.
— Они дошли вон до того изгиба, камандыра, — указал ефрейтор стволом карабина, выйдя за порог хижины, — и вернулись. Песец не был, белка не был — они вернулись. Я бы тоже не завернул в этот распадок. Песец повел, однако.
— Согласен, упрятали эту избушку надежно, — вышел вслед за ним Ордаш. — Отсюда можно отстреливаться, сколько хватит патронов. И не уверен, что строили её белые.
— Кто же тогда строил, старшина? Зачем строил?
— Вполне допускаю, что это тайное убежище было сработано еще англичанами или шведами, словом, обитателями Нордического Замка. На случай очередного налета на остров какой-нибудь пиратствующей банды. Обороняться здесь, сам видишь, удобно. Пять-шесть человек вполне могут держать круговую оборону хоть против целой роты. Особенно если двоих-троих стрелков усадить на вершины скал.
Они вернулись в хижину, вновь осмотрели тело, пошарили по затхлым, покрытым изморозью закуткам этого пристанища, и, не обнаружив ничего достойного внимания, окончательно оставили его.
— Что делаем, старшина?
— Пока ничего. Хижину закрываем и уходим. Может, как-нибудь наведаемся сюда после следующей высадки на остров. И тогда уже полковника этого похороним.
— Зачем когда-то? Завтра придем. Со старшим лейтенантом придем, хоронить будем, да…
— Не станем мы приходить сюда завтра, — твердо возразил Ордаш. — И начальника заставы впутывать в историю эту темную тоже не станем. И потом, ты же знаешь, что хоронить белогвардейца, как подобает хоронить офицера, Загревский не станет. Побоится.
Ефрейтор немного помолчал, а затем согласился:
— Точно, старший лейтенанта не станет, да…
— Так что о теле пока рассказывать ему не станем. О хижине — тоже.
Еще раз взобравшись на завал, Ордаш осмотрел местность, в которой находилась хижина. Мрачные остроконечные скалы, охватывавшие этот распадок почти со всех сторон, напоминали воинов в остроконечных шлемах, почетным караулом окруживших своего павшего полководца. Суровые и безмолвные, они вводили всяк забредшего сюда в мистический страх перед всем, что должно будет ему здесь открыться. В страх и во блуд.
«Не хижина, а мавзолей, — в последний раз внимательно прошелся Ордаш взглядом по очертаниям грота, удачно замаскированного от любопытствующих взглядов каменным завалом. От взглядов тех, кто лишь раздумывает: а стоит ли карабкаться на эти безжизненные вершины? — И мы первые, кто нарушил тайну доселе безвестной могилы безвестного полковника».
Спустившись по ту сторону завала, Ордаш теперь уже спокойнее осмотрел его. Просто невозможно было догадаться, что за ним скрывается такой глубокий распадок. Если бы не бегство сюда дичи и не охотничий азарт ефрейтора, старшине и в голову не пришло бы вскарабкиваться сюда, а тем более углубляться в эту расщелину и бродить по ней. Понадобилось еще с полчаса трудного пути, прежде чем они вновь увидели океан, теперь уже с восточного побережья острова, оказавшегося не таким уж и маленьким, каким он представлялся с материка.
— На сегодня, ефрейтор, хватит, — принял решение старшина, понимая, что рейд их и так слишком уж затянулся. — Возвращаемся в Нордический Замок. Одного твоего выстрела, Оркан, вполне хватило, чтобы считать наш охотничий промысел вполне удачным.
— Хороший выстрел, да, — не стал скромничать тунгус. А немного помолчав, вдруг объявил: — Знаешь камандыра: Оркан на войне стрелять не хочет, Оркан на охота стрелять хочет.
— На войне? А при чем здесь война?! О какой такой войне толкуем, Тунгуса?
Ефрейтор еще несколько метров прошел по едва намеченной тропинке, поправил брезентовый рюкзак с песцом и остановился.
— Самолет-германец появлялся? Появлялся. Зачем появлялся?
— Не боись, ефрейтор, это всего лишь какой-то научный самолет. Вооружен, конечно, но… Наши торговые суда тоже, вон, ходят по Арктике с пулеметами, а некоторые и с орудиями на борту. Так, на всякий случай.
— Ходят, да. Здесь ходят, у берегов германца — не ходят.
— Тоже правильно мыслишь. Но если война все же случится, нашего с тобой согласия спрашивать никто не станет: придется маленько пострелять. На месте командования я бы в каждой дивизии сформировал по роте-другой охотников-сибиряков. Роты якутов, тунгусов или нанайцев, привыкших стрелять белку в глаз, за два дня запросто выщелкают половину германской дивизии.
— Зачем рота тунгусов? Оркан — охотник, — вновь двинулся в путь ефрейтор, принимая на себя роль проводника. — Олень стрелял, песец стрелял, тюлень стрелял. Человек не стрелял. — Как всегда, когда Оленев начинал волноваться, он терял ощущение русской речи и начинал изъясняться «наречием тубильных нацменов», как определял в таком случае Загревский.
— Это понятно. Все мы до поры до времени изощряемся здесь на зверье да на стрельбищных мишенях.
Однако то, что Оркан произнес в следующее мгновение, заставило старшину оторвать взгляд от каменистой прибрежной тропы и уставиться на его мельтешивший впереди брезентовый охотничий вещмешок.
— Оркан на война с германцем не ходи. Германец на Тунгусстан наш и на соха-якута никогда не нападай, да…
Старшина решительно ускорил шаг, обогнал ефрейтора и, поправляя сползающий с плеча ремень карабина, резко оглянулся, так что Оркан чуть было не столкнулся с ним нос к носу.
— Послушай, ефрейтор, — сурово произнес он. — Что такое НКВД ты знаешь?
— Знаешь, знаешь, — невозмутимо заверил его Оленев.
— А что такое военная контрразведка — слышать приходилось? — схватил его старшина за борт расстегнутого ватника.
— Опять знаешь, — ответил Тунгуса, глядя ему прямо в глаза.
— Ни хрена ты, Тунгуса, не знаешь. Потому что, если бы ты знал это, сразу же прикусил бы свой язык. Раз и навсегда. И не вздумай что-либо подобное вякнуть в присутствии начальника заставы или радиста, сержанта Соловьева. Иначе тебя увезут на корабле и отдадут в руки служакам, которые ни разу в жизни не подстрелили ни одного песца, белки в глаза не видели, однако успели настрелять столько людей, сколько все ваши тунгусы и coxa-якуты вместе взятые не перестреляли за всю свою историю.