— Не очень хорошо, — сказал Жуков. — Черноморский флот, Владивосток… кажется, он был перспективным офицером одно время.
— А потом?
— Потом — стандартный советский сценарий. Мир, водка, женщины. Однажды он всплыл без перископа и повредил один из наших противолодочных кораблей в Южно-Китайском море. Погибло много людей. Такая вот история.
— Этот идиот на днях приходил сюда, просил у меня пощады.
— Расскажите, генерал, что он опять натворил?
— Поставил все под угрозу, все! Встретился с каким-то английским ублюдком по фамилии Хок пару недель назад. Пытался, как я понял, сбыть и вторую «Борзую». Очевидно, англичанин задавал слишком много вопросов, а этот кретин дал много ответов. Мой человек в Вашингтоне говорит, что этот Хок был в столице США уже на следующий день! Скотина! Я предпринял некоторые меры против Хока, воспользовавшись знакомством Голголкина в российском консульстве. Но они ни к чему не привели.
— И что вы намерены делать?
— Что обычно делаю. Пойду напрямик, без всяких обходных путей.
— Я разберусь с Голголкиным. Он стал невыносим.
— Нет. Приведите его ко мне. Думаю, он все-таки сможет мне пригодиться еще раз.
Жуков отворил дверь в комнату толстяка Голголкина, не постучавшись. В его постели лежали три голые девицы. Одна из них — толстуха спрыгнула с кровати и трусцой побежала в ванную, на ходу тряся своими огромными грудями. Скрывшись в комнате, она громко хлопнула дверью. Жуков не мог разобрать, рыдает она или смеется.
— Мажордом сказал мне, что вы больны и не можете спуститься к завтраку, — сказал Жуков.
— Мне уже гораздо лучше, — сказал Голголкин. Опершись на подушки и обхватив своей пухлой розовой рукой двух девиц, он добавил: — Такой здесь гостиничный сервис.
— Фидель предстанет перед телекамерами через три часа. Он отказывается покидать пост. Двое братьев де Эррерас хотят застрелить его прямо на съемочной площадке.
— У меня проблем еще больше, чем у него, — сказал Голголкин и осушил стакан апельсинового сока, смешанного с водкой.
— Верно. Новый команданте, генерал Мансо де Эррерас, хочет видеть вас немедленно.
— Где он?
— Я пришел, чтобы доставить вас к нему. Лучше попрощайтесь со своими игривыми подружками и пойдемте со мной.
— Жуков, мне нужна помощь. Я такого натворил. Возможно, я — покойник. Но вы мой должник, Жуков. Ведь это благодаря мне в вашем распоряжении оказался такой чудесный корабль.
— Сделаю что смогу. Но учтите, теперь я служу не России, а Кубе.
— Этот ублюдок Хок во всем виноват! Он вынудил меня рассказать. Это не от водки у меня язык развязался. Я клянусь. Он хотел убить и меня, и Григория.
Жуков отвернулся, чтобы не видеть жалкого спектакля, который разыгрывал перед ним этот толстяк. Голова его была занята другими мыслями.
— Одевайтесь, он ждет. Я пока постою снаружи.
Голголкин вздохнул, вылез из кровати и натянул плавки с изображением гаванских сигар. Подняв с пола белую рубашку, накинул ее на плечи. Внутри у него все медленно сжималось от страха.
Голголкин не надеялся увидеть сегодня закат. Он повернулся к девицам, все еще лежащим у него в кровати.
— Если вернусь живым, на закате поплаваем вместе, — и потрепал обеих женщин по голове. Улыбнувшись, он вышел на солнце. Жуков ждал его.
— Пойдемте, — сказал Жуков и двинулся вперед по глубокому песку пляжа, на котором росли пальмы. Голголкин едва поспевал за ним.
— Куда мы идем?
— К тому пляжу. Видите то большое желтое здание под пальмами, где стоит охрана? Там содержатся Фидель и его сын Фиделито. Их будущее представляется очень смутным, как, впрочем, и ваше.
— Нет нужды мучить меня.
— Веселей! Обстоятельства пока складываются в вашу пользу. Двое братьев де Эррерас хотят убить Фиделя и лишь один — вас.
Они подошли к серповидному изгибу пляжа, окаймленному пальмами. Мансо сидел, опершись спиной об одно из деревьев, и тихо курил. Рядом с ним был воткнут в песок мачете.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал он. Жуков перевел.
— «Кохибу»? — спросил он, вынув портсигар и предложив обоим по сигаре. — Любимые сигары вождя.
— Нет, спасибо, — ответил Жуков за двоих. Лицо Голголкина и без сигар уже позеленело.
— Товарищ Голголкин, — сказал Мансо, подняв глаза и посмотрев на торговца оружием. — Мне очень жаль, что у вас плохое самочувствие.
Русский кивнул. Он наклонился и упер руки в колени. Казалось, он не может говорить.
— Это должно помочь, — сказал Мансо и взял большой спелый кокос, лежавший в песке прямо перед Голголкиным.
— Мачетерос говорят, что кокосовое молоко обладает чудодейственной силой, — сказал Мансо. — Оно может излечить практически от всего. Надо лишь срезать верхушку ореха и выпить его содержимое. Вот так.
Пока Жуков переводил, Мансо подбросил плод высоко в воздух, подождал, пока он поднимется до мертвой точки и начнет падать, и в этот момент выхватил из песка мачете. Лезвие мачете отразило яркий солнечный свет и врезалось в кокос, сняв примерно треть его верхушки. Мансо свободной рукой подхватил орех, и немного молока брызнуло на колени Голголкину.
— Излечивает, как я говорил, почти от всего, — сказал Мансо, вставая на ноги и передавая кокос Голголкину, — но, к сожалению, не может излечить от трусости. Пей!
— Полковник, пожалуйста! Я прошу вас…
— Заткни свой рот. Я сказал пей! — Мансо подошел к нему вплотную и прижал к горлу мачете — появилась тонкая красная линия. — Пей!
Голголкин посмотрел на Жукова умоляющим взглядом, но все-таки плеснул немного молока в свой дрожащий рот.
— Вы, должно быть, удивлены, почему до сих пор живы? — продолжил Мансо, отпустив его.
Голголкин, опустив голову, прошептал:
— Да.
— Было совершенной глупостью возвращаться сюда, на Telaraca, Голголкин. Можно даже сказать — самоубийством!
— Я — я хотел предупредить вас по поводу американцев. Доказать свою преданность. И этот Хок — помочь вам его…
— Молчи! Во-первых, ты выдал меня этому проклятому англичанину, — сказал Мансо. — Потом твои дружки из русского консульства каким-то образом умудрились сорвать обычное убийство! Взорвать какого-то официанта вместо того, кого было нужно! И тем самым натравить на нас ищеек из ФБР и ЦРУ! В момент, когда моя страна находится на пороге великих свершений? Развлекаешься в кровати с какими-то шлюшками и пьянствуешь?
— По совести говоря, полковник, — сказал Жуков, переведя, — он был…
— Совесть? Не надо пока о совести. Я еще не закончил с этой трусливой свиньей. Он все еще слушает меня? — Мансо заставил мужчину проглотить еще немного кокосового молока. — Он хоть слышит меня вообще?