— Что за фильм?
— Ах да, совсем забыл. Ты ведь в кино и носа никогда не показывал, если только там не шел фильм с Джоном Уэйном. «Шаровая молния» — это одна из серий «бондианы». С Шоном Коннери. Кстати, моя любимая.
Компаньон Хока был приземистым, полнеющим человеком около шестидесяти. У него было детское лицо с грустными глазами. Лицо наполовину закрывали колоссального размера усы. Он глубоко вздохнул и промокнул лоб одним из своих неизменных льняных платков с монограммами.
— Я предпочитаю Джона Уэйна Джеймсу Бонду лишь потому, что Дьюк [4] реже болтал, зато чаще стрелял, — хмыкнул Конгрив.
— Да, но Бонд…
— Алекс, извини, конечно, но ты что, собрался стоять здесь под палящим солнцем, чтобы обсуждать со мной древних киногероев? Твои агенты наверняка уже заждались тебя на берегу.
— Я просто хочу познакомить тебя с деталями местного колорита, — улыбнувшись, сказал Хок.
— Если уж на то пошло, меня совершенно не занимает местный колорит. Все, что мне сейчас нужно, — живительная влага. Может, постараешься закончить свои переговоры побыстрее?
— Ты чуток раздражен, не так ли? Тебе нужно бы немного вздремнуть.
— Чепуха! — сказал Конгрив. — Мне нужно море ароматного коктейля с ромом или бездна ледяного пива.
— Нельзя пить на службе, Констебль.
— Разве можно назвать «службой» встречу с парочкой агентов по недвижимости?
— А что, я говорил «агенты по недвижимости»? Извини, должно быть, оговорился.
Эмброуз ответил, тряхнув головой:
— Ты никогда не оговариваешься, Алекс.
Эмброуз Конгрив, самый давний и лучший друг Хока, к разочарованию своих родителей, начал карьеру в полиции, патрулируя лондонские улицы. Он изучал в Кембридже древнегреческий и латынь, также отличался знанием современных языков. Но не языки его влекли, а книги о любимых героях — лихом детективе лорде Питере Уимзи и, конечно же, о фигуре мирового масштаба — несравненном Шерлоке Холмсе.
Он не хотел учить греческий. Он хотел жить безрассудной жизнью. Ему не нравилось марать пальцы мелом, он мечтал носить бронзовый значок полицейского.
С самого начала работы в этой должности он проявил исключительные способности следователя. Его почти сверхъестественное умение связывать между собой на первый взгляд малозначительные детали помогало разрешать одно дело за другим. Он постепенно поднялся до начальника отдела уголовных расследований Скотланд-Ярда. Неофициально, уволившись из этого отдела, он все еще поддерживал тесный контакт со Специальной службой. Тем не менее он не переносил прозвища Констебль, поэтому Хок, чтобы раззадорить Конгрива, старался чаще использовать это слово.
— Я согласился на эту послеобеденную прогулку лишь потому, — сказал инспектор Конгрив, — что предвижу охлажденное спиртное, которое ждет меня в каком-нибудь второсортном ресторанчике. Я бы даже заказал порцию хорошо взболтанного мартини, который твой великий герой ухитрялся пить, совершенно не пьянея.
— Тебе бы не помешала чуточка здравого смысла, Эмброуз, чтобы ты прекратил столько пить и вдобавок курить свою чертову трубку. Не револьвер отправил Дьюка на кладбище, а нескончаемая обойма сигарет без фильтра.
Конгрив шумно вздохнул и снял с головы старую твидовую кепку, взъерошив пальцами копну каштановых волос. Черт побери, думал он, хоть одна загадка разрешилась. О том, на пересечении каких географических координат возникла пословица — «Только бешеные собаки и англичане выходят в полуденный зной». Он был абсолютно не готов следовать действиям Хока. На этих забытых Богом островах было жарко, как в пекле. Однако Конгриву в голову не пришла даже такая простая мысль, как снять шерстяной галстук-бабочку, твидовую куртку и жилет. Отличаясь особенным безразличием к своему гардеробу, Эмброуз редко замечал несоответствие элементов костюма. Он все время надевал разные брюки и пиджаки, даже носки у него постоянно были разного цвета. А уж о том, чтобы носить одежду по сезону, он вообще не заботился. Иэн Бэйкер-Сомс, его портной из лондонского ателье «Андерсон и Шеферд», давно уже привык к эксцентричным пристрастиям Конгрива в портняжном искусстве. «Rara avis» [5] , — шептали портные при появлении Конгрива в благословенных дверях ателье. Если он и приобрел репутацию белой вороны, то находился в счастливом неведении.
Хок не заметил, что его друг раздражен, увлекшись нахлынувшими мыслями, и продолжил свою лекцию по местному ландшафту.
— Этот небольшой атолл, — сказал Хок, игнорируя довольно прохладную реакцию своего слушателя, — называется «Шаровая молния» потому, что имеет маленькую отдушину на самой вершине. Из этого отверстия, когда его захлестывают сильные волны с запада, раздается такой рев, словно там обитают боги-громовержцы.
— Это просто восхитительно. Я не сомневаюсь, — сказал Конгрив, зевнув.
— А разве в этом можно усомниться?
— Ни в коем случае.
— Привет, Томми! — внезапно сказал Хок, обращаясь к молодому светловолосому парню, стоявшему на пристани. — Может, пробежишься и глянешь, не приехали ли наши новые друзья? Их узнать будет просто. Скверные костюмы, скверные галстуки. Как только заметишь что-нибудь странное, дай знать по рации.
— Есть, сэр! — отчеканил Томми Квик и пустился бегом вдоль пристани.
— Понимаешь, Эмброуз, — продолжил Хок свое повествование, — атолл изнутри абсолютно полый. Едва внутрь хлынет волна, воздух с силой выходит из узкой горловины и — бу-бух! Слышно будет на несколько миль вокруг.
— Поистине геологическое чудо. Ты не возражаешь, если я не стану подбрасывать в воздух кепку и танцевать на цыпочках от счастья?
— Нет, что ты, — ответил Хок, слишком увлеченный своим энтузиазмом, чтобы признать в словах спутника саркастический упрек. — Сегодня рано утром я заплывал внутрь. Выяснилось, что некоторые геоморфологические характеристики атолла делают его идеальным местом для проведения переговоров с парочкой торговцев оружием. Ты, я полагаю, прихватил с собой плавки? Мы с тобой и этими русскими совершим небольшую подводную прогулку.
— Торговцы оружием? Русские? Ты ведь, кажется, отчетливо говорил, что мы собираемся встречаться с агентами по недвижимости?
— Правда? Тогда, боюсь, придется признать, что планы несколько изменились за последнюю минуту, — сказал Хок, взбираясь по трапу. — Вернулись времена плаща и кинжала, старина. Соберись, Эмброуз, русские снова наступают!
Конгрив не слушал — он смотрел на плавные движения акулы, которая огромной тенью скользила в воде за бортом. Перегнувшись через леер, он заметил, что рыба кружила совсем рядом с катером. Плавать в море? Это имел в виду Хок? Конгрив считал все виды спорта, кроме гольфа, чистейшим варварством. Он печально вздохнул. Его представление о земном рае ограничивалось любимым саннингдейлским полем для гольфа близ Лондона. По крайней мере, там самыми страшными существами были угрюмые кадди [6] , от которых чудовищно разило перегаром, да редкие бурундуки с расстройством желудка.