Этого вопроса мавританец предпочитал себе не задавать. Просто они возлюбили нумидийца, и все. А если так, то зачем держаться за то, что уже мертво?
Бокх стал отдаляться от союзника. Нет, впрямую он этого не говорил, тем более при личных встречах (которые, кстати, происходили все реже и реже). Он заверял Югурту в своей вечной дружбе и родственном отношении, а сам примеривался, как бы поскорее и без осложнений от него отделаться.
Югурта же, как назло, был удачлив в мелкой партизанской войне с римлянами. То перехватит обоз с продовольствием, то окружит и перережет заблудившуюся в песчаной буре когорту. То обманет и без потерь, и даже с приобретением, вырвется из хитроумнейшим образом расставленной ловушки.
Югурта сделался легендарной личностью не только среди нумидийцев, но и среди большинства молодых мавританских воинов. Собственные сыновья царя Бокха просили отца о том, чтобы он отпустил их в гвардию Великой Африканской Лисы. Дисма и Волукс, молодые, горячие, безрассудные, они ничего не знали о хитрой политике отца, а если бы узнали, оскорбились бы. Как после этого Бокху было не ненавидеть Югурту?!
Самое обидное состояло в том, что при нем не было ни одного человека, которому он мог бы открыть свои истинные чувства. Уважаемый римским народом и сенатом повелитель Мавритании ощущал себя живущим в какой-то клетке.
Торчащая из грязи голова чихнула. Стоявшие по краям каменной чаши негры чуть сильнее заработали громадными опахалами. Из-за колонн, увитых диким виноградом, появился Лимба, высокий, костлявый старик, увешанный ожерельями из львиных клыков и связками ящеричных черепов. Верховный жрец богини Мба. Честно говоря, Бокх терпеть его не мог, особенно за то, что старик, по его мнению, вообразил себя значимой фигурой. Вообразил, что будто бы ему позволено оказывать влияние на волю царя и что он такое влияние оказывает.
Хорошо, что старик заносчив и глуп, в противном случае – терпеть его было бы намного труднее. Пусть трясет львиными клыками, выдергивает волосы у себя из ноздрей и шепчет заклинания. Без поддержки жрецов обойтись сейчас нельзя.
Лимба остановился у ванны не говоря ни слова.
«Будет ждать, пока я не открою глаза», – раздраженно подумал Бокх, глядя сквозь чуть приоткрытые веки.
– Это ты, Лимба? – спросил он замогильным голосом.
– Я, царь.
– Да нет, царь пока еще я, – шумно хмыкнул Бокх, подняв пузырь грязи на поверхность ванны. – Зачем ты пришел?
– Я был в святилище богини.
– И что же нам говорит богиня Мба?
– Я девять раз бросал кости и жег перья только черных попугаев – ответ всегда один.
Бокх вздохнул: пока не спросишь, каков он, этот ответ, ни за что не скажет.
– Что нам говорит Мба?
– Все ответы в пользу незаконнорожденного.
Жрец приложил сухие, землистого цвета ладони к глазам и замер. Так он будет стоять до тех пор, пока царь не выскажет своего мнения.
А царь не спешил с ответом. Он смотрел, как свет падает прямо на черную косматую макушку жреца. Свет ядовитого полуденного африканского солнца. Богиня Мба сообщила о важном, поэтому царь не может, если он не желает оскорбить богиню, высказываться, как следует не подумав.
Бокх закрыл глаза и снова погрузился в приятную дрему.
Жрец стоял как изваяние, прижав руки к лицу. Было видно, как волосы на его затылке дымятся.
Кончился песок в вертикальных часах, стоявших рядом с каменной ванной, отпущенное на процедуру время прошло. Бокх едва заметно мигнул, и ловкая нога опахальщика незаметно перевернула их.
Жрец стоял как изваяние, Богиня Мба требовала к себе великого уважения.
Царь вновь закрыл глаза. Его слегка подташнивало от долгого пребывания в активной среде, но он решил еще немного потерпеть.
Когда песок начал вновь иссякать, послышался глухой звук, жрец рухнул, как связка деревяшек.
– Отнесите его в тень, – тихо приказал царь. У него не было ни малейшего сомнения в том, что старик взял деньги у Югурты за то, чтобы великая богиня давала предсказания в его пользу. Югурта умеет подкупать не только римских сенаторов, но и мавританских жрецов.
Когда царь плескался в солоноватых водах бассейна с мозаичным полом, к нему вошел Геста, выражение его лица было неподдельно радостным.
– Что случилось? – устало спросил Бокх, предчувствуя неприятное.
– Прибыло посольство от Югурты.
– О, зубная боль, – тихо проныл царь.
– Что ты говоришь, отец?
– Я говорю, что страшная зубная боль мучит меня до такой степени, что мутится рассудок. Прими прибывших и сообщи о моем недомогании.
Геста выпучил черные глаза.
– Но это оскорбит их!
– Никогда не бойся оскорбить, мой Геста, бойся, как бы тебя не оскорбили.
– Отец, ты ведь уже слышал, что богиня Мба повелела нам хранить союз с нумидийским царем, неужели воля богов тебе не по нраву?
Глупость сына терзала царя не меньше, чем самая настоящая зубная боль.
– Да, я знаю о воле богини, но почему же она тогда совпала с моим жестоким недомоганием в момент прибытия нумидийского посольства?
Эта несложная казуистическая формула совершенно сбила с толку отважного, но примитивного Гесту.
– Но, отец… что я скажу Оксинте, он…
Бокх заинтересовался.
– Оксинта? Он прислал во главе посольства именно Оксинту? Так ли?
– Да, именно, я уже видел его.
Мавританский царь раскинулся на воде так, что его волосатый живот парил над бассейном, словно Везувий над Неаполитанским заливом.
– Это меняет дело, я выйду к нумидийцам. Сообщи им об этом.
– Хорошо, отец, – обрадовался Геста, хотя, почему царь так радостно отреагировал на имя Оксинты, ему было непонятно. Все знали о проримских настроениях нумидийского наследника и его трениях с великим отцом.
Владелец плавающего живота размышлял о нумидийском царевиче. Почему прислан именно он? Впрочем… Бокх сел в мелкой воде и громко захохотал. «Ох, хитрец Югурта, ох, умник! Великий Африканский Лис! Ну, конечно, он просто боялся, что после моего последнего разговора с римлянами никакого другого нумидийца я видеть не пожелаю. Уклонюсь, скажусь больным, уеду на охоту. Временно умру».
Бокх велел подавать наряды, одевался все еще веселясь. Он восхищался и хитростью Югурты, и собственной проницательностью.
Посольство прибыло как раз в день решающего предсказания богини Мба. Конечно, это совпадение готовилось не в расчете на хитроумного подагрического царя, а в надежде произвести впечатление на его детей, свиту, челядь и войско.
– Клянусь всеми попугаями, сожженными в честь богини Мба, нумидийцу это удалось!