Сулла направлялся к своему жилищу в укрепленной части порта в сопровождении шести стражников, несших факелы. Луна еще не взошла, поэтому можно себе представить, какая стояла тьма. Подозрительные личности шныряли и прятались по переулкам. Полаивали собаки. Что-то хриплое и унылое пели гребцы в глинобитных сараях в северной оконечности гавани.
Ничего этого квестор не замечал, упорно ступая по уносящейся вниз каменной тропке меж темными домами, по которым пробегали сполохи факельных огней.
Сулла обдумывал состоявшийся с консулом разговор. Разговор этот ему очень не понравился. Неужели старик о чем-то догадывается? Или, может, уже знает?
Нет, это невозможно!
Тьма и река, других свидетелей нет!
И что все-таки делать с Югуртой?!
Вытребовав себе ночь на размышления, Сулла больше надеялся не на силу своих умственных способностей, а на то, что вернется его лазутчик со сведениями, которые позволят сделать окончательные выводы.
Дом, выбранный квестором для поселения в Цирте, по всей видимости, принадлежал небогатому римлянину. Об этом говорили скромные размеры атриума и триклиния, отсутствие бассейна и фонтана во внутреннем дворе. Даже средней руки горожане стремились обзавестись всем этим ввиду жаркого африканского климата.
Дом охранялся. Не так тщательно, как жилище консула, что понятно, но так же весьма тщательно, – проникнуть внутрь без разрешения владельца было нереально.
Сбросив плащ в руки Метробия, Сулла поинтересовался, кто есть в доме, кроме Марка Кармы, не появился ли гонец.
– Да, прибыл один. По виду – нумидиец. Он был совершенно без сил. Я велел накормить его.
– Где он теперь?
– Спит в домике надсмотрщика за масличным жомом.
– Хорошо. Разведи мне чашу цекубского вина холодной водой и разбуди нумидийца.
Метробий кашлянул за спиной господина.
– Что ты еще хочешь сказать?
– Марк Карма.
– Что?
– К нему приходил человек в черном капюшоне, так одеваются гетульские жрецы.
– Ну и?
– Они поговорили и куда-то ушли.
– Ушли? Марк Карма покинул дом?!
– По крайней мере, я не видел его уже две стражи.
– Две стражи?! – Сулла потер усталые глаза. – Разведи мне вина.
Поведение секретаря никогда не вызывало у квестора подозрений. Никаких. Сейчас, кажется, начинает вызывать, с ним нужно поговорить.
Но не это сейчас главное. Главное – нумидиец.
Сулла вошел в комнату за триклинием, служившую ему рабочим кабинетом.
Если нумидиец привез положительный ответ, а есть все основания думать, что это именно так…
– Кто здесь?! – громко спросил Сулла, поворачиваясь вокруг своей оси в полной темноте.
Раздался тихий, чуть хрипловатый, но совсем не такой, как у царя Бокха, голос. Голос абсолютно незнакомый:
– Не надо бояться. Если бы я хотел тебя убить, то мог бы сделать это трижды. Когда ты входил в дом, когда разговаривал со своим любовником, когда шел по галерее. Твои слуги никуда не годятся.
Сулла, мягко ступая, отошел к стене, прижался к ней спиной и вытащил меч.
Вытащить меч беззвучно невозможно.
Раздался неприятный смешок.
– Оставь, оставь, он тебе наверняка не понадобится. Я, например, безоружен.
– Кто ты?
– Прикажи принести свет, когда ты меня рассмотришь внимательно, ты меня, возможно, узнаешь.
Когда приступ растерянности, столь несвойственный Луцию Корнелию Сулле, миновал, он решил поступить так, как советовал шершавый голос, поселившийся в его кабинете. Сулла позвал Метробия.
В комнате появились светильники, и в их коптящем желтоватом свете квестор консульской армии увидел широкое, улыбающееся лицо человека примерно своих лет, все испещренное шрамами, похожими на присосавшихся к коже белых сороконожек.
Принесшему вино Метробию было приказано уйти.
– Нумибиец ждет.
– Позже.
Усыпанный ползучими шрамами гость терпеливо ждал, когда хозяин как следует изучит его. Он достал из складок одежды небольшое бронзовое, ничем не примечательное кольцо.
– У тебя должно быть такое же. Мы обменялись ими однажды прохладным апрельским утром. Мы решили, что если наши души не узнают друг друга, то узнают кольца.
Сулла продолжал молчать.
– Может, мне назвать свое имя? – довольно язвительно улыбнулся ночной посетитель.
– Почему-то я был уверен, что ты погиб.
– Воды Коцита смилостивились надо мною и выбросили на берег, населенный не тенями погибших, а живыми.
Квестор, постепенно приходя в себя, подошел к столу, на котором стоял принесенный Метробием кувшин, и налил себе вина.
– Будешь пить?
– Не-ет, пока нет. Пока не удостоверюсь, что у тебя не пошло на убыль желание избавиться от меня. Например, отравить.
Сулла пожал плечами.
– Я могу приказать тебя зарезать.
– По правде говоря, ты можешь сделать со мной все, что угодно. Что бы я ни кричал во время экзекуции, мне все равно не поверят, сочтут мои слова бредом сумасшедшего.
– Ты очень верно представляешь себе положение дел, – усмехнулся Сулла и сделал большой глоток.
Одет странный посетитель был в поношенный голубой хитон, кое-как повязанные сандалии, на шее болталось варварское ожерелье из черных, кажется птичьих, коготков.
– Понимаешь ли, я решил теперь жить вместе с тобой.
Сулла слегка поперхнулся вином.
– Да, да, не удивляйся.
– Я удивляюсь только одному, по правде, что ты еще жив после всего, что сказал.
Гость заулыбался.
– Тебе любопытно, тебе интересно, а потом, мое соседство тебе ничем не грозит, и ты сам скоро это поймешь. Ведь я ни на что не претендую, кроме роли раба.
– Раба? – В глазах квестора мелькнула искра интереса.
– Именно. По многим причинам это для меня наилучшее положение. Во-первых – натура. Она у меня рабская по природе. Я по ошибке был рожден в высоком доме. Может статься, мать моя изменила с каким-нибудь садовником или банщиком, а может быть, меня и вообще подкинули в колыбель. Такое ведь тоже случалось, вспомни мифологию. Сплошь и рядом.
– А во-вторых?
– А во-вторых, я дал обет. Даже не буду говорить какой, сам знаешь. Стоит мне от него отступить хоть на полслова, они все, – он провел скрюченной рукой по лбу, указывая на шрамы, – начинают ползать.
Сулла еще отхлебнул вина.