– Ты что, серьезно? – решив, что ослышалась, не поверила она.
Степан кивнул, не понимая, чем это так сестрицу проняло, и что такого он сказал потрясающего до шока.
– Слушай, Больших, а ты ничего не перепутал в жизни?!
Когда она злилась на него или хотела что-то растолковать, то частенько обращалась к брату по фамилии.
– Может, тебе коврик в ванной поменять или матрац на кровати? «Але, гараж!!» – и она помахала перед его лицом рукой. – Мы говорим о живой женщине, а не о предмете мебели! Живой! Со своими привычками, характером, комплексами, болячками, переживаниями, требованиями, трудностями! Ты не забыл, что это такое?
– Я не собираюсь жениться, что ты разошлась? – остудил ее возмущение Степан.
– А почему? – искренне и серьезно спросила Анька.
– Я уже был женат, если помнишь, мне хватило! – недовольно огрызнулся Степан.
– Да не был ты женат! – громко воскликнула Аня.
Некоторые посетители с любопытством посмотрели на их столик, ничего интересного не последовало, и любопытствующие вернулись к своим тарелкам. А Степан взглянул на сестру, удивленно подняв брови, огорошенный странным заявлением.
– Вы женились во сколько? В двадцать три? – почему-то зло говорила она. – А на фига? Ладно бы по залету, вынужденно семью создавали. Даже я, малолетка, тогда понимала, что не такая у вас безумная любовь, что вы друг без друга жить не можете! А так вы решили узаконить занятия сексом, переквалифицировав их в поощряемое государством размножение! И женились-то потому, что была бабушкина квартира! Вот если б перед вами маячила перспектива жить либо с ее родителями, либо с нашими, и со мной в придачу, вы бы поженились?
Она кипела негодованием, его младшая сестренка, понимавшая и чувствовавшая больше его, старшего брата, что-то такое про жизнь и про самого Степана.
«Женились бы? – задумался он и сделал открытие: – Вряд ли! Да, вряд ли! Действительно, не такая уж безумная любовь у нас была, что мы дня друг без друга прожить не могли, и все равно где жить, лишь бы вместе! Права, Анька, вряд ли женились бы!»
А сестрица его размышления и выводы прочла с его лица, как с листа текст.
– Вот именно! – тем же недовольным тоном, с напором, сказала она. – Вот ты сейчас, с высоты своего возраста, понимаешь, что двадцать три – это детский сад, подростковая группа? Время было совсем другое, и может, что у вас и получилось бы, если бы все оставалось как раньше – карьеры, зарплаты, уважение к врачам. А как бабахнуло, два перепуганных ребенка кинулись друг к другу с требованием: «Ты меня должен успокоить, поддержать, помочь!» – «Нет, ты меня! Чего тебя успокаивать!» Ты знаешь, почему вы ребенка не родили?
– Видимо, ты знаешь лучше, – давно перестав есть, внимательно слушал ее Степан, тихо заводясь.
– Потому что не хотели цементировать свой брак! Делать его ответственным, а не по причине всяких там трудностей и безденежья! Зачем вам еще и ребенок?! Вы каждый к себе требовали повышенного внимания, как к ребенку! Не был ты женат, не брал на себя ответственность за семью, жену, детей! И жены у тебя не было – она тоже ответственности за тебя и семью брать не хотела! И потом, что такого уж страшного ты пережил, что «тебе хватило»?! Вы не дрались в суде за каждую шмотку, не втянули в грязные разборки родных и близких, не делили ребенка пополам! Что такого уж прямо непереносимого до стойкого отвращения к браку?
Она посмотрела на него в ожидании ответа. Он молчал. А что тут отвечать?
– Знаешь, – сбавив напор, задумчиво продолжила поучения сестрица, – я ведь Надюху понимаю, почему она тебе устроила такой развод. Не оправдываю, но понимаю. Ей хотелось, чтобы ты оценил все, что она делала. Оценил, похвалил, признал, что она молодец и спасла вашу семью. А ты высокомерно отвергал все ее начинания. Ей казалось, что только она во всем права, и убеждена была, что не для себя делает, а для вас. Это потом уже так втянулась в бизнес, оказавшись талантливой и удачливой бизнес-леди, что он для нее стал главным в жизни, а начинала-то она с идеи о благополучной материально семье.
– А я, значит, не оценил, гад такой, и поделом мне по мордасам? – возмутился Степан.
Анька снова повысила голос, отчитывая брата с вдохновением:
– Ну, наваляла тебе Надюха, так что с того? Ей тяжелее, она женщина, и уверена, что ты ее обидел! Можно подумать! Натерпелся он! Теперь по верам вон отсиживается!
– Анька, что ты орешь на меня? – спокойно спросил Степан.
– Да потому и ору, что люблю тебя, непутевого! И возмущаюсь глупостью твоей! Ты боишься и избегаешь того, что никогда и не пробовал: настоящей любви, настоящей семьи, детей, настоящей женщины рядом! Твоей!
– Поверь мне, Вера вполне настоящая, – не согласился с ее пламенной речью Больших.
Анька махнула на него безнадежно и расстроенно рукой, и даже поморщилась, осознав тщетность попыток вразумить брата.
– Настоящая-то она, настоящая, да только это не твой коржик!
И, все еще кипя, но уже спокойней, спокойней, без надрыва, спустив пары, высказала свое отношение к Вере:
– Этот ее характер евангелистского свойства: терпение, смирение, прощение! Хорошо, конечно, но до тошноты чувствуешь себя грешным и постоянно виноватым не пойми в чем! А ты у нас другой, настоящий, живой и грешный!
Она еще долго что-то втолковывала ему, рассказывала о том, что такое истинные отношения между мужчиной и женщиной. Степан почти не слушал – смотрел на сестру и тихо радовался, что она такая замечательная у него, что она-то точно со своим Юрой нашла то самое, настоящее, что так хотела для него, своего непутевого старшего братца.
– Эй! – затряс его за плечо Лев Гурьевич. – Думай не думай, Сергеич, от дум ничего не изменится! Подъем! Прибыли, снижаемся!
За месяц, прошедший с исторического дня ухода из ее жизни Степана Больших, Стаська довела себя переживаниями до предела.
Она засыпала, дума о Степане, просыпалась с первой мыслью о нем, жила, работала, встречалась с друзьями, с княгинюшкой, ходила в кино, театры с постоянными думами все о том же предмете ее горькой любви.
Она и во сне о нем думала!
Позвонили из университета, предложили посетить очередные новые курсы повышения квалификации. Она было встрепенулась – может, это ее отвлечет – учеба, экзамены, новые люди, знакомства, но тут же передумала:
«Нет, не хочу!»
У Стаськи и так уже различными дипломами, сертификатами, лицензиями был забит ящик письменного стола.
Это ее личный вид спорта.
Княгинюшка именовала данное Стаськино увлечение не иначе как «Дурь, от чрезмерности ума!»
Станислава окончила иняз, хотя совершенно откровенно не понимала, на кой ляд ей это надо.
– Для диплому! – смеялся дядя Женя над ее возмущениями о необходимости учебы.