Дежавю. Вся в предчувствии скорого ужаса, Лора бросилась за руль и ударила по газам, стараясь не упустить все уменьшающуюся точку Севиного мотоцикла из виду.
Она видела все, дробно, по кадрам: щелк, щелк, щелк. Дождь перестал, но дорога еще блестит, смазанная его водянистым маслом. Светофор пульсирует бессмысленным желтым цветом, поджигая перекресток вспышками. Сева несется вперед, не притормаживая, не давая себе труда посмотреть по сторонам. А справа к нему приближается черный седан. И перекресток заполняется ревом, визгом тормозов, воплем клаксона, этот звук нарастает, как ударная волна. Последний вираж, бесконечное скольжение. И маленькое человеческое тело на асфальте, и синий искореженный до неузнаваемости мотоцикл, впаянный столкновением в автобусную остановку. К счастью, там никого не было, промелькнуло в голове Лоры. Пока ее руки держали руль, открывали двери, пока ее ноги бежали вперед. К счастью, там никого не было…
Некоторые люди любят смотреть на страшное. Они – зеваки за полицейским оцеплением, жадно рыскающие глазами по искореженным остовам автомобильных аварий, по ногам, торчащим из непроницаемо-черных пластиковых пакетов. Они ходят на похороны, своим долгом перед вдовой или усопшим оправдывая стремление скользить взглядом по восковому кукольному лицу в распахнутой шкатулке гроба. Они вдыхают запах пожарищ и питаются слезами, ужасом и стенаниями из полицейской сводки, подобные мифическим чудищам, обитающим в лесу этого Города.
Лора видела их лица, алчущие глаза на интеллигентных лицах прохожих. Белые вспышки камер, красные огоньки записывающегося на телефон видео, пока она сидела возле Севы на коленях, зажимая ладонями его кровь. Он еще дышал.
Он пришел в себя лишь раз, когда его грузили на носилки. Лора заметила, что Севины губы, бескровные, подернутые пепельной дымкой, зашевелились.
– Сева, Севочка, милый, я здесь. Это Лора, я здесь, рядом, держись… – забормотала она, боясь прикоснуться и навредить. – Я так тебя люблю. Держись, пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть. Я люблю тебя.
– Аль…
– Что?
– Альц… геймер это – шанс… не сдавайся… нельзя…
– Тише, не говори, не трать силы… – лепетала она, захлебнувшись слезами.
– Женщина, вы мешаете, – отстранили ее медики.
02.14
Наверное, стена была холодная. Или шершавая, или твердая – Лора этого не чувствовала. Она прислонилась, хотя могла бы просто стоять посреди коридора, или ее можно было подвесить за шиворот на крючок возле пожарного крана – без разницы. Она чувствовала себя… она себя не чувствовала.
Из дверей оперблока выскользнула Катюша. Сейчас это была собранная девушка с острыми глазами, в голубом брючном одеянии ассистирующей медсестры. Лора встрепенулась:
– Как он? Скажи, как он?
– Пока не могу. Идет операция. Травмы очень серьезные. Боятся отека мозга.
– Кто его оперирует? Олег Васильевич?
– Он, – утвердительно кивнула Катя.
К ним подошел Севин друг, тот самый волкодав с бородой и кудрявой гривой, которого Лора припоминала еще по давней стычке на Сретенке. Серега, кажется?
– Сколько ему полных лет? – спросила Катя.
– Двадцать девять, – без промедлений отрапортовал тот. – Группа крови вторая положительная.
– До утра оперировать будут. Если ничего не случится. Поспите. Я позвоню, как закончат, – отрывисто велела Катя. По коридору уже спешили два врача, один из них катил перед собой портативный аппарат УЗИ. Катя пропустила их в операционную и закрыла дверь, не встретившись больше взглядом с Лорой. Это был плохой знак.
– Снова ты, – буркнул Серега.
Лора кивнула. Да, это снова она, как всегда, в гуще человеческой беды, которой снова стала виновницей.
– Как ты узнал… о Севе?
– Мы своих не бросаем.
Это правда. Лора знала, что правда, что она ошибалась, потому что не доверяла единственному человеку в ее жизни, которому стоило бы. Теперь он лежит там, истерзанный, переломанный, истекающий своей второй положительной.
Он просто хотел помочь. Не было в этом никакого подвоха. Как терпелив был Сева с нею, со всем ворохом ее сомнений и проблем. Как неспешно он направлял ее, возвращая к жизни… А она все не верила.
– Как вы с ним познакомились? – спросила Лора Серегу. Ей жизненно важно было сейчас узнать о Севе еще что-то, оживить в своих мыслях его образ, его настоящего, решительного и резковатого, насмешливого и сопереживающего. Чтобы заслонить этим картину крови и разрушения.
– С Севкой-то? Он мне помог. По гроб жизни буду ему благодарен за это. Он мою сестренку нашел. Семь лет назад. Лизка ушла гулять и не вернулась. В полиции, хотя тогда еще милиция была, короче, отказывались брать заявление, что-то у них там переклинило, хотя ведь маленький ребенок! А Севка приехал без вопросов. У них с друзьями была поисковая группа собрана, ну, чтобы людей искать. И нашли ведь! Два раза район с парком прочесали, меньше чем за сутки. Восемнадцать часов, если точно.
– Что… с ней было?
– Упала в канализационный люк. Рука, нога сломаны были, но живая. – Великан улыбнулся, и его лицо засветилось.
– Слава богу.
– Бог тут ни при чем. Это все Севка. Огромной души человек, – Серега покосился на двери оперблока и вздохнул. – Я потом тоже год их городским поисковиком был. Но ушел. Не мог больше. Бывает, ищешь какого-нибудь пацаненка, ищешь, не спамши, не жрамши… Находишь на помойке или еще где, приводишь – а маман его орет как резаная. И на нас, что долго искали, и на него, что сам смылся. Или того хуже, затрещины раздает. Думаешь, редкость? Да на каждом шагу такая реакция. Родных детей своих… они ж чаще всего сами и убегают, семьи-то неблагополучные. В общем, не выдержал, не смог это видеть. А Севка остался. Говорит, что каждый должен делать столько, сколько может, на пределе сил.
– Он… он даже устроился в школу… – Лора запнулась. – Чтобы помочь мне пообщаться с моим сыном. Просто потому, что хотел помочь.
Серега посмотрел на нее озадаченно, а потом присвистнул:
– Во даешь, сеструха. Это все выводы, которые ты можешь сделать? Он делал это явно не просто по доброте душевной. У него на тумбочке рядом с кроватью твоя фотка стоит.
– У него нет моих… – и осеклась. Да, было дело, однажды он сфотографировал ее на телефон, и так и не показал кадр, только подкалывал и похохатывал, чем довел буквально до исступления.
– Любит он тебя. Никогда его таким не видел, как после вашего знакомства. Только и разговоров, что о тебе… А с тобой, как я понимаю, молчал как партизан… Ох, не понимаю я людей, почему нужно молчать-то до последнего? Когда уже все перемкнет – тогда скажут, так уж и быть, а до этого ни-ни. Ни за что ни в чем не признаются, все очкуют… – Серега почесал в затылке. – Да и ты хороша. Прости, конечно, но ты ведь на всю голову больная…