– Спасибо, Андрюша! – в краешках глаз заслуженного санитара проступили слезы. – Храни тебя бог!
– Ты что это, Гриша, так расчувствовался? – Андрею стало немного не по себе от такого искреннего проявления симпатии. Ничего подобного он от Перельмана не ожидал – старый работяга умел держать себя в руках!
– А то, Андрюша! – Перельман шмыгнул носом и полез за сигаретами. – Мне, почитай, до пенсии осталось всего-то пара годков, а если бы не вышел сегодня из подвала – или как Акакий? А что, если бы на минус третьем нас порвали бы на части? Или у «завсегдатаев»? Нет, Андрюша, можешь скромничать сколько угодно, но это ты нас организовал, не отдал на поругание сиволапым!
– Брось, Гриша! – Андрей смущенно отвернулся. Его уши алели. Ему было не по себе. Своих заслуг он не видел даже в микроскоп, по его мнению, это именно санитары выполнили всю работу – он же просто бился с ними плечом к плечу в одном строю! А оно – вот оно как получается! И завтра он придет в клинику и прочтет в глазах коллег нескрываемое уважение?
Андрей тряхнул головой, отгоняя назойливый морок. К чему готовиться? Наверное, он сделает все, чтобы не зазнаться, а дальше? А дальше будет видно – жизнь продолжается, на носу у него – долгожданный вечер с Анжелой, если, конечно, она его не обманула!
– Давай, Гриша! За тебя! – Андрей сильно сжал руку Перельману. – Жить будем, не помрем!..
* * *
– А ведь сейчас мне придется изображать молодого, но уже маститого поэта – лауреата какого-то там конкурса. Какого – уже и не помню! И для охмурения девушки придется что-нибудь сочинить, пока еду!
Андрей вышел из клиники и с удовольствием втянул легкими влажный воздух.
– Какая красота! – ему хотелось хохотать и плакать одновременно. Он громко рассмеялся и перехватил удивленный и немного встревоженный взгляд стоящей рядом бабули. На ее лице открыто читались сомнения – не псих ли вышел из-за больничной оградки? Андрей нахмурился, потом пожал плечами. Не станет же он выкладывать ей всю подноготную!
– И что же я ей расскажу? – Андрей имел в виду Анжелу. – Сагу о Прокопе и Перельмане. Типа:
Спустились сегодня в подвал,
В подвале страшно, и жутью веет,
Смотрю – от страха Перельман худеет
Прямо на глазах!
В глазах – страх,
В душе – размах,
Трясутся руки —
И вовсе не от скуки,
А от чувства тяжелого,
Чувства безысходного,
Боится не вернуться назад,
Да так, что подрагивает Перельмана зад,
Но он делает вид, что герой,
За себя и остальных санитаров встанет горой!
Не даст в обиду никого,
Ни Прокопа, на Онуфрия, ни себя самого!
Дубинка – в правой,
Граната – в левой,
Картина маслом:
Перельман отправился на дело!
Непосредственно в самое пекло,
Непосредственно, где неподготовленным не место,
А только больничный спецназ,
Может выручить любого из нас!
– Ну-ну! А сагу назвать: «Ода Грише Перельману или славься всем оркестром!». В смысле: «Славься!», и все такое.
К остановке подъехала маршрутка, и Андрей плюхнулся в кресло рядом с водителем. Заплатил тридцать рублей и уставился в салон. Обычное зрелище – после трудового дня народ тащится к метро, и некоторым еще шлепать до дома полтора часа.
– Боюсь, Перельманом Анжелу не пробьешь! – Андрей вдруг затосковал. В голову лезли мрачные мысли, от былого восторга по случаю чудесного избавления не осталось и следа.
– Иногда приходится признавать отсутствие таланта в себе самом! Нет, чтобы слету, как Есенин, глаголом жечь сердца людей – нет, приходится всякое убожество выдавать за поэтический слог! А ведь могу просто прийти в кабак, подсесть к девчонкам и сказать: «Здравствуйте, мое имя Андрей Корявый, я только что спас жизни четырех человек – и это не считая себя самого! Прошу любить и жаловать – и да, на ночь меня тоже хватит!»
– Устал, милок? – благожелательно спросила дама средних лет напротив. Андрей дернулся, проследил за ее взглядом, думая, что она обращается к нему – нет, пронесло! Дама смотрела на маленького песика на руках соседа и разговаривала именно с ним. По-человечески.
– Конечно, животные – они гораздо добрее и отзывчивее рода людского, жалко только, на работу не ходят и денег не зарабатывают! – Андрей прикрыл глаза, и лихорадочные мысли понеслись в его голове вскачь. – А может, ну их в баню, эти стихи, а лучше прикинуться зоологом и гринписовцем и ловить девушку на собаку или кошечку?
– Точно! – Андрей дернулся, как от удара. – Пафнутий! И как я про него забыл? Еще думал – удавить или забрать с собой! А вот и решение – подарю зверюгу Анжеле, и все довольны! И кот жив, и Быковатый не успеет его расспросить, и, глядишь, через Пафнутия смогу уболтать ее на постель!
– Шеф, тормозни здесь! – Андрей принял решение молниеносно – он возвращается назад и ловит кота. Он даже знает, где! Пафнутий, наверняка, сейчас спит у себя в коробке под лестницей. Коробка набита ватой, там тепло и уютно – так, что на месте кота Андрей тоже бы ее любил!
* * *
– Теперь главное не спугнуть! – Андрей, вертя в руках огромное толстое полотенце и платок, пропитанный хлороформом, медленно крался по этажам. Для маскировки и тишины он намеренно снял ботинки и оставил их в кабинете – опять пришлось ломать печать, расписываться у дежурного – и так далее. А еще потом – придется носки стирать! Словом, морока! Зато Андрей пообещал самому себе, что после поимки кота не задержится в клинике и лишней секунды, и на душе потеплело.
– Лишь бы ты был на месте, мой шерстяной друг! – мысленно Андрей уже представлял, как торжественно вручает Пафнутия, перевязанного розовым бантом поверх морды, Анжеле, та меняется лицом от удивления, а потом восторженно хватает кота и начинает целовать его в нос. А Андрей кричит, что на месте Пафнутия по всем раскладам должен быть он!
– Ага! – Андрей, стараясь не дышать, заглянул под лестницу. – А вот и мы!
Из большой коробки с ватой (на коробке были нарисованы банановые пальмы, солнце и загорелая креолка, целиком в один присест запихнувшая банан в рот) торчал хвост Пафнутия.
– Сейчас быстро хватаю, обвязываю полотенцем – и хлороформом ему в рожу! Не успеет опомниться – как уже в дамках! Спит бодрым кошачьим сном и видит представление с участием четырех обнаженных кошечек!
Андрей собрался, почувствовал, как кровь взыграла в жилах, и резко рванул коробку на себя! Есть! Рукой с полотенцем он профессионально обхватил лапы Пафнутия, нейтрализуя смертельно опасные когти, а второй приложил платок, облитый хлороформом, к морде кота, у которого от ужаса лезли глаза на лоб. Всё! Через пять секунд Пафнутий расслабился, последний раз дернулся всем телом и сладко (и одновременно печально) засопел.