– Как скажете, мадам, но завтра я тут буду проходить мимо, в аккурат после ланча, – и добавил, чуть повысив голос: – На случай, если кто-то передумает.
Мистер Мэйхью догнал его уже у кухни.
– Моя жена сегодня несколько перенервничала, если вы понимаете, о чем я.
На это Финт смог сказать только:
– Не понимаю, – и, как и подобает двум джентльменам, продолжать эту тему они не стали. Обменявшись с мистером Мэйхью рукопожатием, Финт нырнул в кухонную дверь; голова у него до сих пор кружилась при мысли о том, что ему позволили высказаться со всей откровенностью. Будет чего порассказать Солу!
При виде гостя кухарка нисколечко не удивилась.
– Да ты, дружок, у нас восходящая звезда, прямо запанибрата с теми, кто тебя постарше да почище будет! Вот и молодчина! Сдается мне, я перед собой вижу уже не тошера, а смышленого молодого человека, для которого мир открывает безграничные возможности. – И она сунула Финту промасленный сверток, приговаривая: – С деньгами у нас нынче не густо – не лучшие времена настали; тебе-то, конечно, знать неоткуда, но вторую служанку рассчитали. Если дела пойдут еще хуже, я так понимаю, следующая на очереди миссис Шарплис, невелика потеря, а потом, видать, дойдет черед и до меня, хотя даже вообразить себе не могу, чтоб миссис Мэйхью здесь, внизу, сама хозяйничала. Но я тебе завернула, чего от стола осталось: тут холодная картошка с морковкой и добрый кус свинины.
Финт принял сверток со словами:
– Большое вам спасибо, я крайне признателен.
Заслышав такое, миссис Куикли широко раскинула руки в попытке прижать гостя к груди.
– Вот речи истинного джентльмена. А поцелуйчик мне, часом, не перепадет?.. – с надеждой спросила она.
Так что Финт поцеловал кухарку – даму весьма пылкую, что в поцелуях толк знала, – когда же ему удалось наконец высвободиться, миссис Куикли промолвила:
– Как вознесешься до небес, смотри не забывай тех, кто внизу остался.
Чувство неловкости преследовало Финта до самого дома, равно как и аромат потрошков. Отчего-то он уже не был уверен, кто он такой – оборвыш из городской канализации или тот, кто запросто болтает с аристократами, – хотя у него хватало опыта понять, что мистер и миссис Мэйхью, не то чтобы аристократия, несмотря на дом и слуг. Дом у них, конечно, всяко получше тех, где доводилось жить Финту, но местами малость обшарпанный. Не грязный, нет; но видно, что с деньгами в семье не густо, как сетовала миссис Куикли, каждый пенни на счету.
Да, миссис Мэйхью сильно озабочена, но Финту показалось, что озабоченность эта вроде как заложена в ее натуре и дело не только в Симплисити. Он досадливо пожал плечами. Может, так и надо, подумал он. Чем больше у тебя есть, тем тревожнее тебе живется – не ровен час все потеряешь. Если денег вдруг недостает, начинаешь всерьез беспокоиться, что того гляди лишишься своего уютного домика вместе со всеми симпатичными безделушками, расставленными тут и там украшения ради.
Финт никогда и ни о чем особо не тревожился, кроме самого важного: сытно поесть и поспать в тепле. На что сдался дом, битком набитый милыми безделушками (а у Финта был глаз наметан на милые безделушки, особенно такие, которые нетрудно подцепить и проворно сунуть в карман и так же быстро перепродать). Но зачем они нужны-то? Показать, что ты можешь себе их позволить? И тебе от этого станет сильно приятнее жить на свете? Ты в самом деле почувствуешь себя счастливее?
Дом семьи Мэйхью исполнял свой долг с холодной чопорностью, но особо счастливым не выглядел – ощущалась в нем какая-то напряженность, Финту не вполне понятная, даже в воздухе разливалось уныние, – и, как ни странно, Финт тоже ни с того ни с сего слегка загрустил, бог весть почему. Несчастье как состояние души обычно было ему чуждо. У кого, спрашивается, есть время на уныние? Ему случалось подосадовать, взбелениться и выйти из себя, но это же просто тучи на небе; рано или поздно они расступались. И надолго не задерживались. Но, идя куда глаза глядят прочь от дома Мэйхью, Финт чувствовал, что тащит за собою груз чужих забот.
А единственное лекарство от такого недуга – это спуститься в канализацию, потому что если уж оказался по уши в дерьме, так чего бы не пощупать вокруг, вдруг шестипенсовик подвернется. Только надо бы домой заскочить, переодеться, – в его гардеробе впервые завелся такой дорогой и парадный предмет, как костюм от старьевщика, в таком на работу не ходят, правильно?
Но… Симплисити. Финт думал о ней не переставая. Гадал, кто она такая и кому может быть известно, что с ней случилось и почему. И, само собою, кто ее обидел. Вот это ему просто позарез надо выяснить. А в многолюдном городе всегда найдется кто-нибудь, кто краем уха что-нибудь да слышал.
Полиция наверняка ничего не знает – еще бы, кто ж, будучи в здравом уме, станет разговоры разговаривать с пилерами. Нет, изредка среди них попадаются ничего себе, но доверять им не стоит. А вот с Финтом люди охотно поговорят – со славным стариной Финтом, особенно если ссудить им шестипенсовик до дня святого Неверия.
Так что, шагая в мансарду переодеться путем не просто кружным, но прямо-таки окольным, обходным и объезжим, он нашел время потрепаться с местным отребьем; и с кокни, которые продают яблоки и которых хлебом не корми, дай всей оравой сцепиться с пилерами в драчке на добрый старый лад, где все средства хороши и любое оружие сгодится. Потолковал с уличными торговцами, торгующими мало не себе в убыток. Поболтал с дамами, что слоняются там, ничем особенно не занятые, и всегда обрадуются джентльмену при деньгах, который выкажет девушке похвальную щедрость, особенно после того, как в питье ему кой-чего подмешают, – а после того ему, глядишь, посчастливится отбыть в долгое путешествие вниз по Темзе в дальние дали, где он с вероятностью познакомится с разными интересными людьми, которые, чего доброго, попробуют его на зуб, если слухи не врут. А если джентльмену очень не повезет или он обидит кого-то вроде миссис Холланд с Банксайда[14] – то вниз по Темзе он поплывет без лодки.
Потом еще были парни, предлагавшие сыграть в «Корону и якорь», – но здесь хотя бы есть надежда на выигрыш, если ты трезв и кости выпали в твою пользу. Не такова другая игра, на которую зазывает развеселый бодрячок: при нем только и есть что плоская деревянная доска, а на ней три наперстка и одна горошина. На этом маленьком ратном поле ты делаешь ставку на местонахождение пресловутой горошины, надеясь, что зорким взглядом непременно отследишь ее путь, пока наперстки крутятся и вертятся в руках болтливого бодрячка. Но тебе никогда в жизни не угадать правильно, потому что где горошина на самом деле, известно только бодрячку да Господу – да и Господь, пожалуй, не вполне уверен. Если ты уже принял на грудь, ты будешь пытаться снова и снова, все повышая и повышая ставки, потому что рано или поздно, даже если ты просто-напросто угадываешь, горошина непременно должна оказаться под указанным тобою наперстком. Но увы, этого не произойдет ни за что и никогда.