Что он знал о счастье или о жизни? Ему было всего четырнадцать лет, и два года из них он провел в ожидании смерти от страшной болезни. Она могла обратить его. Возможно, со временем Томми сумел бы простить ее, а если бы даже и нет, он все равно остался бы в живых. Ей была невыносима мысль о том, что он умрет.
Его карие глаза смотрели ей прямо в лицо. За короткие годы жизни мальчика эти глаза видели многое, и все же в них отражались невинность и доброта. Глаза у Томми были темными, как у Руна, но Элизабет никогда не видела в глазах Корцы ни простого счастья, ни невинности. Руну тоже было навязано бессмертие, и оно не подходило ему. Он не был убийцей. Он действительно должен был стать священником — тем, кто служит другим. Превращение в стригоя стало искажением его сущности.
Точно так же, как оно стало бы искажением для сущности Томми.
«Как я могу навязать ему свою волю и извратить эту невинность?»
Это деяние было бы продиктовано себялюбием. Она забрала бы его душу, чтобы избавить себя от скорби из-за потери еще одного ребенка. Она не могла оберегать себя от горя, причиняя вред ему. Ни за что.
Должно быть, Томми увидел, как изменилось выражение глаз Элизабет; он расслабился, улыбнулся ей и прошептал:
— Спасибо.
Графиня отвела взгляд и сморгнула слезы. Он будет страдать и умрет, а она не сможет спасти его. Элизабет поднялась со стула, отошла к окну и повернулась лицом к ставням, чтобы мальчик не видел, как она плачет. Она должна вытерпеть это молча и остаться с ним до самого конца. Сделав глубокий вдох, Батори попыталась собраться с силами.
— Быть может, нам выйти на улицу, прогуляться, пока погода хорошая? — предложила она. Ведь можно хотя бы помочь ему насладиться оставшимся у него временем.
Прежде чем он успел ответить, раздался стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в палату влетел Рун, за ним по пятам следовал львенок.
— Извините за вторжение. — Корца переводил взгляд с Элизабет на Томми. — Я услышал, что вы здесь, сестра Элизабет, и...
Она хмуро посмотрела на него, зная, что заставило его ворваться сюда в такой спешке. Рун боялся, что она обратит мальчика.
— Я в порядке, — заверил Томми.
Она улыбнулась ему.
— Это правда.
Львенок промчался мимо Руна и запрыгнул на кровать. Взгляд его золотистых глаз был устремлен прямо в глаза Томми, мальчик и звереныш смотрели друг на друга с неотрывным вниманием.
— Познакомься со львом Руна, — произнесла Элизабет светским тоном.
Томми словно не слышал ее, потерявшись во взгляде юного зверя — они как будто давно знали друг друга.
Корца, глядя на них, тихо прошептал:
— Так же львенок реагировал, когда впервые встретил Джордана. Я думаю, это из-за ангельской крови, которая когда-то текла в них. Все трое в тот или иной момент времени несли в себе ангельскую сущность архангела Михаила.
Львенок подался вперед и потерся головой о щеку мальчика. Тот, словно очнувшись от гипноза, весело рассмеялся.
От этого смеха сердце Элизабет пронзила боль — она знала, как ей будет его недоставать.
Рун подошел к окну и распахнул ставни. Солнечный свет хлынул в комнату, но теперь это не так досаждало Элизабет, как еще несколько дней назад.
Маленький лев нежился под солнечными лучами, распростершись рядом с Томми. В груди у зверя рокотало тихое мурлыканье. Этот звук был полон любви, довольства и незамысловатого наслаждения.
Слушая это мурлыканье, Элизабет почувствовала, как сквозь нее прошла волна странного тепла — и отхлынула, оставив легкое головокружение. Она прислонилась к столбику кровати, ожидая, пока это ощущение уйдет.
«Быть может, я не так привыкла к солнечному свету, как мне казалось...»
Томми поднял исхудавшую руку и погладил белоснежный мех льва, на губах его появилась мечтательная улыбка.
Элизабет была рада видеть эту улыбку на лице мальчика — пусть на краткий миг. Даже его сердце сейчас билось сильнее, кровь интенсивнее потекла по его жилам.
И тут она вздрогнула, потрясенно глядя на бледную кожу Томми.
— Твои руки... — произнесла Элизабет.
Он в замешательстве опустил взгляд, потом на его лице отобразилось такое же изумление.
— Пятна...— ...исчезли, — договорила за него Элизабет.
Разбуженный этой суматохой, львенок поднял голову и открыл сонные глаза. Теперь они были не золотистыми, а просто карими, как у самого Томми.
— Рун... — Графиня повернулась к нему, ища хоть какого-то объяснения.
Сангвинист опустился на одно колено, дотронулся до своего наперсного креста, затем легонько провел пальцами по коже Томми и по шкуре львенка.
— Я чувствую себя лучше, — сказал мальчик, и глаза его расширились, словно от удивления перед собственными словами.
Элизабет улыбнулась. Она пыталась усмирить отчаянную надежду, но та непрошенно проникала в ее холодное сердце.
— Он исцелился?
Рун встал.
— Не знаю, честно говоря. Но похоже, что ангельская сущность покинула льва. Джордан вернулся из Непала без малейших признаков присутствия этой сущности в крови. Возможно, след небесной силы задержался в теле львенка, чтобы свершить это последнее чудо.
Элизабет вспомнила странное тепло, охватившее ее от мурлыканья льва. Что же произошло в тот момент? Но в конечном итоге ее мало занимал механизм этого исцеления — только то, что оно было.
— Мы попросим врачей осмотреть его, — пообещал Рун. — Но я думаю, что он всего лишь обычный мальчик: исцелившийся от болезни, но оставшийся обычным.
Улыбка Томми стала шире.
Элизабет протянула руку и взъерошила его густые темные волосы. Именно этого он всегда и хотел — быть обычным мальчиком.
Попрощавшись и пообещав заходить еще, графиня вслед за Руном вышла в коридор; за ними помчался львенок.
— Я рад, что ты не обратила его, — сказал Корца, едва они оказались за пределами слышимости.
— Ты думал, я это сделаю? — Элизабет широко раскрыла глаза, изображая невинность, в которую, как она хорошо знала, Рун не поверит.
— Я боялся, что ты можешь это сделать, — ответил он.
— Я сильнее, чем ты думаешь, — возразила она.
— Что станет с мальчиком?
— Его нужно вернуть к его дяде и тете, и я прослежу, чтобы это было сделано, — заявила Элизабет. — Я не гожусь быть ему матерью.
— Значит, ты сможешь просто отказаться от него?
— Это будет непросто. — Она вскинула подбородок. — И я не собираюсь отказываться от него совсем. Я буду присматривать за ним, приходить, когда он будет во мне нуждаться, и покидать его, когда такой нужды не будет.