– Знаю, – ответил Гуров. – А какие у вас сложились отношения?
– Отношения? – Карие глаза полыхнули темным огнем. – Это вы сейчас деликатно попытались выяснить, а не были ли мы любовниками?
– Моя работа, Ольга Николаевна, не располагает к деликатности, – произнес Гуров. – Она требует иных качеств. А насчет вопроса, о котором вы упомянули, я хотел задать его чуть позже, если бы у меня остались подозрения.
– Ага, деликатности ваша профессия все же учит, – улыбнулась женщина. – Ладно, чего уж там! Давайте начистоту. Станислав мне нравился. Как мужчина нравился, но я никогда не делала шагов навстречу, и он не делал. Признаюсь, были у меня опасения, что, перейдя на работу сюда, я подвергнусь с его стороны определенному давлению, что он будет меня склонять к интимным отношениям.
– Вот как? – удивился Гуров. – И это при том, что у вас ни на словах, ни на деле даже намека в этом направлении не было, по вашим же словам.
– А я умею читать по глазам. Знала: дай лишь повод, и он станет домогаться.
– Хорошо, тогда проверим ваше умение читать по глазам, – предложил Гуров.
– Да, пожалуйста, – шевельнула идеальными бровями Ольга Николаевна. – Вы сейчас заведете разговор о его жене.
– Убедили, – улыбнулся Гуров. – Определенные таланты в вас действительно присутствуют.
– Да не была я его любовницей, – рассмеялась она, – успокойтесь, не была. Почему? Не потому, что я такая праведная, а потому что не предложил.
Еще двое советников прошли перед Гуровым, хмурясь и нервно куря. Эти тоже мало что могли сообщить о своем коллеге Остапцеве и о его семье. Работали рядом почти год, но у каждого свое дело, своя тема, и как-то… Кажется, даже толком не разговаривали. На совещаниях сидели рядом, пару раз корпоративные вечеринки случались, но советникам туда ходить как-то не принято.
И, наконец, в комнату вошел высокий мужчина лет сорока пяти с седыми висками. Он чуть припадал на одну ногу, но не пользовался палочкой или тростью. По-военному вытянулся, но представился просто – Голубев.
– Садитесь, Голубев, прошу вас, – предложил Гуров, делая последние пометки в блокноте после предыдущей беседы. Отложив блокнот и ручку, он внимательно посмотрел в лицо новому свидетелю: – Скажите, Голубев, вы хорошо знали Остапцева?
– Лично я его знал не очень хорошо. Но поскольку мы служили когда-то в одном подразделении, то я осведомлен об отношении к нему сослуживцев.
– Вы тоже служили в МЧС?
– Так точно. И когда случилось… когда во время одной из операций я повредил ногу и был признан медицинской комиссией негодным к службе, Остапцев предложил мне перейти сюда. Даже с министром обо мне лично разговаривал.
– Понятно. Вы знакомились с работой Остапцева здесь, в министерстве?
– Думаю, что тут ни у кого нет ни времени, ни желания знакомиться или просто любопытствовать, чем занимается его коллега. Разумеется, за исключением тех случаев, когда тема работы совпадает. А так… просто времени нет. Все загружены по самые уши.
– Понятно. О семье Остапцева у вас такие же смутные представления, как и о его работе?
– Нет, вот с семьей Станислава Ивановича я знаком. Еще когда устраивался сюда, почти месяц жил у них. Ждал решения вопроса с жильем.
– И как вам семья?
– В каком смысле? – удивился Голубев, но потом военная привычка взяла верх, и он стал отвечать: – Семья нормальная. Сын не совсем в отца пошел, нет у него той хватки, основательности, что у отца. Легковесный какой-то. А так, Пашка парень хороший.
– Станислав Иванович изменял жене?
– Станислав Иванович? – удивился еще больше Голубев. – Н-нет, думаю, что не изменял. Да и вообще не было у него какой-то особой непреодолимой тяги к женщинам. По крайней мере, со мной он никогда на эту тему не разговаривал.
– А жена?
– Простите? Что, жена?
– Жена Остапцеву изменяла?
На какое-то время Голубев замолчал, глядя на сыщика. Молчал он странно, словно мысленно примеривал к жене коллеги этот ярлык. Наконец, опустив голову, ответил:
– Трудно сказать. Что мне бросилось в глаза в их отношениях, это какая-то свобода. Даже не так! Теплоты в отношениях я не замечал, близости духовной. Знаете, как говорят, что любили друг друга и умерли в один день. Видел я пары, которые до самой старости в прямом смысле пылинки друг с друга сдували, пледики подтыкали, под руку хватали при каждом удобном случае, а вдруг оступится. Так вот это не про них. А насчет измены не знаю, фактов у меня нет, подозрений тоже. А гадать… знаете, офицерская честь не позволяет.
– Хорошо, Голубев. Я понял вас.
Раньше девяти вечера собраться в кабинете генерала Орлова сыщикам не удалось. Шеф, массируя себе большим и безымянным пальцами правой руки лоб, левой держал возле уха трубку и монотонно повторял с интонациями автомата:
– Так точно… конечно… Безусловно… Так точно… Я отдаю себе отчет… Ни одного лишнего дня мы не потратим. Розыск ведется лучшими сотрудниками уголовного розыска… Так точно… конечно… Безусловно… Я полностью отдаю себе отчет… Так точно.
Крячко, входя следом за Гуровым в кабинет, многозначительно кивнул на Орлова. Лев грустно развел руками. На эту тему было уже столько сказано, что оба понимали все без слов.
– Давят? – с усмешкой спросил он, когда Орлов положил трубку.
– Это ли давят, – поморщился генерал от головной боли, продолжая массировать голову теперь уже двумя руками. – Это так… придавливают. Я, ребята, став генералом, полюбил ночи.
– За что? – не понял Крячко. – За то, что во сне тебя начальство не трогает?
– Во сне… Работать по ночам хорошо! Спокойно. А причину ты угадал, именно потому, что начальство по ночам не трогает. Можно с головой погружаться в работу, зная, что тебя никаким звонком никто не собьет. Хотя у них тоже там ночные бдения бывают. Ну, ладно, что у вас?
– Распутываем клубок житейских хитросплетений, – ответил Крячко. – Роемся в жизни убитого, жизни его семьи, пытаемся найти сына. Жену нашли, но она, сам понимаешь, сегодня в таком состоянии, что разговаривать с ней бесполезно.
– Версии? – коротко спросил Орлов.
– Версии все те же, но с вариациями, – сказал Гуров. – Убийство с целью ограбления, убийство, связанное с должностными обязанностями Остапцева, с целью воздействовать на некие процессы, происходящие по линии Минприроды, ссора с сыном, который, по нашим сведениям, слыл далеко не паинькой. Тут уже возможны вариации: сыну нужны деньги, отец не давал. Сын знал, где у отца хранится нечто ценное, что можно продать за большие деньги, отец застукал сына за этим занятием.
– А как в эти рамки укладывается убийство садовника?
– По времени оба убийства совпадают, а какое из них совершено первым, мы можем подтвердить лишь косвенно. Условия нахождения тел, условия сворачиваемости вытекшей крови разные. Объяснить можно и притянуть за уши к любой версии. Даже к той, что некто убил отца, потому что искал либо сына, либо что-то принадлежащее сыну. Я к тому, что квартира Павла так же была перерыта.