После войны Мистраль и Кейт отгородились от жизни соседей, но это не заставило сплетников замолчать.
Отчуждение усугубилось еще и после того, как Марта Полиссон не утерпела и рассказала кое-что о жизни в «Турелло» своей двоюродной сестре, владевшей магазином в Фелисе. Очень скоро все женщины в городке знали, сколько мадам Мистраль тратит на шампанское для своих гостей, сколько килограммов паштета из гусиной печени и копченого лосося доставляют из магазина деликатесов в Авиньоне, сколько служанок нанимают дополнительно в летний сезон.
Чего же еще от нее ждать, рассуждали жительницы Фелиса, если эта женщина, едва купив ферму, приказала устроить пять ванных комнат с горячей водой? И это в те времена, когда на самых богатых фермах по соседству не было даже водопровода. Какое безумие! Неужели Мистрали думают, что налоговый инспектор пройдет мимо такой роскоши?
Если бы жители Фелиса узнали, что в 1960 году на аукционе в Нью-Йорке за раннюю картину Мистраля заплатили миллион долларов, это никак не повлияло бы на их мнения. Они и без того с трудом верили в рассказы о том, как отделали спальню к приезду Фов. И всего за шесть недель!
Каменщик, которого наняли для реставрации круглой комнаты на самом верхнем этаже башни, с удовольствием болтал об увиденном, заставив своих слушателей затаить дыхание.
— Уверяю вас, стены обтянуты тканью, от пола до потолка. И ее собрали глубокими складками. На это ушли сотни метров. Рисунок какой? Белые и голубые цветы. Экономка сказала мне, что материал доставили с фабрики месье Демари из Тараскона. — Он замолчал, чтобы убедиться, что никто не пропустил ни одного слова. — А кровать, — продолжал он, довольный тишиной в кафе, — стоит под балдахином из такой же ткани. Изголовье все резное, как для принцессы. На полу, конечно, плитки, но там положили белый ковер. Марта Полиссон говорила, что испанский. А еще есть белая клетка для птиц, и в ней сидят попугаи-неразлучники. Да, я своими глазами их видел. А вы слышали, что стены ванной комнаты тоже обтянуты тканью!
Именно эта деталь заставила домохозяек Фелиса усомниться в правдивости его рассказа. Даже мадам Мистраль не так глупа, чтобы устроить подобное!
Они были правы. Это не Кейт, а сам Мистраль придумал все это. Он торопил рабочих, он решил отделать для девочки романтическую башню, зная, что Фов придет в восторг.
Когда Фов приехала в «Турелло» тем летом, она немедленно влюбилась в свою комнату, как только переступила ее порог. Но потом она провела там не один печальный час, размышляя о том, почему ее так ненавидят Надин и Кейт. Неужели только из-за того, что она незаконнорожденная, Кейт смотрела на нее с враждебностью? Кейт была слишком умна и осторожна, чтобы не понимать, что любая гадость, сказанная маленькой девочке, обойдется ей очень и очень дорого. Она была достаточно предусмотрительна, чтобы вести себя как ласковая и щедрая хозяйка, хотя ее ненависть сквозила в каждом слове, когда она заставляла Фов съесть «ну еще ложечку домашнего абрикосового джема», в каждом жесте, когда она наливала ей стакан молока, и даже в ее улыбке, когда она говорила, что Фов следует купить велосипед, чтобы она могла съездить в деревню «поразвлечься».
В конце концов Фов смирилась. Если Кейт и Надин так ее ненавидят, она не станет обращать на них внимания и будет заниматься своими делами. Она найдет детей своего возраста в Фелисе и подружится с ними.
Фов и представить себе не могла, с каким подозрением и недоброжелательностью отнесутся к ней дети Фелиса. Для них она была высокой, странно одетой американкой из замка, как они называли «Турелло», въезжающей в деревню на сверкающем новеньком велосипеде, для которой специально приготовили невероятную, волшебную комнату. У нее не было даже нормального имени, чтобы можно было отмечать именины. Фов пыталась говорить с ними на городском «северном» французском, но она делала много ошибок в грамматике и не всегда понимала ребят. Она не знала, что надо всем пожать руку, и не догадывалась, что девочки не должны вместе с мальчиками играть на игровых автоматах.
Дети завидовали ей, потому что отец приводил ее в кафе и всем показывал. Они завидовали новенькому велосипеду и новой одежде. Кто она такая, что пытается стать частью их маленькой сплоченной группы?
Но никто не мог сопротивляться Фов слишком долго, никто не мог уклониться от ее желания любить их всех. Она помогала им резать траву для кроликов, с готовностью присматривала за младшими братишками и сестренками. Фов научила их играть в бейсбол, приглашала в «Турелло» на полдники, где им подавали горячий хлеб, бриоши, шоколад и три вида домашнего джема. А потом все шли в ее комнату, валялись на роскошной кровати, нежились на белом ковре, а Фов рассказывала о своей школе в Нью-Йорке, где, судя по всему, никто вообще по-настоящему не учился, если сравнивать с тем, что от них требовали в деревенской школе. Зимой Фов писала каждому длинные письма, поэтому, когда позже она приезжала летом на каникулы, все воспринимали ее как вернувшегося старого друга.
С двумя девочками Фов подружилась особенно: с темноволосой хорошенькой Софи Борель, чьи румяные щеки напоминали яблоки, и похожей на ангела Луизой Горден, отличавшейся весьма взрывным характером. Софи, смешливая и непоседливая, была неистощимым источником информации, потому что ее отец работал почтальоном. А Луиза с первого дня защищала Фов от тех девочек, которые не желали принимать иностранку в свой маленький шовинистический мирок.
И теперь шестнадцатилетней Фов не терпелось вновь увидеть Софи и Луизу. Второй завтрак шел своим чередом, ловкие официанты изящно балансировали подносами, разнося рагу из кролика, не обращая внимания на то, что поезд, шедший на большой скорости, заметно качало из стороны в сторону.
Софи и Луиза не любили писать письма, и Фов все время боялась, что в ее отсутствие любимая ею деревня изменится. А что, если там кто-то построил супермаркет, оптовый рынок или кинопавильон?
Для нее Фелис был красив сам по себе. Фелис оставался скромной, очаровательной в своем совершенстве деревней. Там жили люди, и в нем не было ничего привлекательного для праздного туриста. В этом уголке Прованса повседневная жизнь не менялась на протяжении веков.
Фов часто задумывалась о том, насколько по-разному относятся в Нью-Йорке и в Фелисе к ее незаконному рождению. На Манхэттене недоброжелательное и завистливое внимание преследовало ее, когда она появлялась на публике с Маги, Дарси или Мелвином Алленбергом, ставшим ее проводником в мире искусства. Она часто ловила на себе любопытные взгляды, слышала, как говорившие понижали голос, оглядываясь на нее, и всюду эти глаза, как будто пустые, но тщательно отмечающие все детали ее облика. Она видела, что ее узнавали, и понимала, что один только что прошептал другому: «Смотрите, вот она, незаконная дочь Мистраля».
В такие минуты Фов, сама того не замечая, выпрямлялась в полный рост, расправляла плечи, широко открывала глаза и не мигая разглядывала тех, кто обратил на нее внимание. На ее лице появлялось гордое, высокомерное выражение, составившее бы честь и ее отцу, заставлявшее людей замолчать.