— Да ну, — поморщился я, застегивая рубаху.
— Обязательно проверим, — ухватилась за эту идею Ирина. — Спасибо огромное!
Мы вышли в коридор, и я поморщился:
— Давай не будем, а?
— Запишу на следующую неделю, — безапелляционно объявила девушка.
— Ладно, — сдался я. — Сегодня ко мне?
— Не могу, Слава, завтра в первую смену. Как освобожусь, сразу к тебе, договорились?
— Договорились…
Ирина быстро поцеловала меня в щеку и убежала по коридору; я вздохнул и зашагал на выход.
Салават, целитель-частник с репутацией язвительного недоноска и немалым талантом к лекарству, кабинета сегодня не открывал. Помог Селин, которому я позвонил и спросил домашний номер лекаря.
— Ты, что ли, заболел? — вроде даже удивился тот.
— Нет, приятель.
Он продиктовал мне домашний номер Салавата, а тот на звонок откликнулся почти сразу, судя по голосу — зевая. Вызов его не напугал, только денег он сразу запросил столько, что захотелось его послать. Но не послал. У этого башкира еще и репутация человека, который не задает ненужных вопросов. Вот и не надо их задавать.
Белая «нива» подкатила к бару минут через пятнадцать. Ваня отправил лекаря в подвал, где тот и увидел пациента. Нас всех выгнали, а минут через двадцать позвали обратно. Платон, к моему удивлению, выглядел заметно лучше и веселей. Фингалы выделялись уже только цветом, а не опухолью, носа пока не разглядел — Серега рукой удерживал на нем компресс.
— Мелочи, — пренебрежительно сказал лекарь. — Ни сотрясения, ни серьезных переломов. Нос сломан, но я вправил. Заживет как на… ну сами поняли. Счет, пожалуйста, — он вырвал из блокнота листок и с вопросительным видом оглядел нас, явно ожидая, кто протянет за ним руку.
Протянул я. Стрясу потом с жертвы все до копейки.
Когда Салават ушел, забрав гонорар и чуть издевательски пожелав всем счастливых праздников, Дмитрий увез Платона домой, пообещав переночевать у него, на всякий случай. А мы остались втроем в подвале у Хмеля. И только теперь я ощутил, насколько устал. Даже не столько физически, сколько вся душа истрепана всеми последними злоключениями.
— Слав, самогонки плеснешь? — спросил я, откинувшись на стену.
Прямо придавило, даже говорить трудно. Хочется вот так сесть и сидеть. И самогонки.
— Все, бензин кончился? — усмехнулся он. — Щас притащу. Закуска нужна?
— Пивом закушу. Какое у тебя там самое крепкое? Вот им. И спать двину.
Слава ушел в кладовку, откуда вернулся с бутылкой. Быстро расставил по столу три рюмки, потом к ним выставил бутылку морса.
— Без пива обойдемся, — сказал он, — а то чистый алкоголизм получается.
— Да ладно, — отмахнулся я. — Считай снотворным. У тебя еще Рождество на носу. Опять все столы раскуплены?
— Ну а как же еще? И на завтра в том числе, как раз на вечер. Еще и канун праздновать собираются. Придешь?
— Ну а что еще делать? — я взял свой лафитник со стола. — Все равно никого не доищешься, ни до кого не дозвонишься, а если и дозвонишься, то тебя банально пошлют. Девятого поедем за товаром, вроде даже в график укладываемся. Дюпре будет ждать. Ладно, наше здоровье, — я быстро чокнулся с Хмелем и Саней и опрокинул рюмку в рот, после чего запил морсом.
Теплая волна прошла до желудка и откатом долбанула в голову. Но сразу стало как-то легче, словно какая-то рука, вцепившаяся в душу, разжала пальцы. Слава, похоже, ощутил что-то подобное, потому что мгновенно наполнил рюмки вновь, при этом как-то облегченно выдохнув.
Ну да, в принципе чуток расслабиться можно, даже нужно. Нападения от Жилина сейчас ждать смысла нет, ему к ответной реакции нужно будет подготовиться, а других реальных угроз у нас вроде в списке нет.
— Машины с товаром будут же? — спросил Слава.
— Две штуки, как всегда.
— А какие?
— Без понятия, Дюпре по заданным критериям подбирает. Ты для себя?
— Ну да.
— Бери пикап, если с длинным кузовом. Гусеницы под все будут.
— Мне гусеницы без надобности, я же из Форта не выезжаю.
— Продашь.
— Ну разве что. Посмотрим, что привезете. Мне товара много возить приходится.
— За Платона давай, — сказал я, поднимая следующую порцию. — За кормильца, так сказать. За то, что без башки не остался. Кстати, завтра надо его допросить самим нормально, — я опять чокнулся с обоими.
— Это о чем? — насторожился Хмель.
— Это о том, что кто-то нас хочет из бизнеса высадить. А теперь и его. И кому-то наш проход покою не дает. А ты же помнишь, как я сюда попал?
— Кто же не помнит, — Хмель усмехнулся и выпил самогон. — Твое здоровье.
— Спасибо, — я последовал примеру, схватился за морс. — Так вот похоже, что у нынешней истории ноги из той растут. Ты про такого Аркадия Шелепина не слышал?
— Н-нет, — Хмель мотнул головой, чуть подумав. — Не слышал. Сань?
Саня был совсем сонным, правда, пить с нами не забывал. Но ответил он точно так же.
— Ладно, есть у кого уточнить, — вспомнил я про дознавателя Марченко. — Тем более что он после Рождества навестить обещал, за взяткой заскочить.
— Это кто? — удивился Хмель.
— Дознаватель из Лисьих Выселок, рука закона, можно сказать, что шериф. Он там давно сидит, похоже. И сидит так… местным не мешает, деньги собирает, обеспечивает гражданский мир.
— Такой должен что-то знать, наверное.
— Слушайте, я пойду, — Саня поднялся из-за стола. — А то усну прямо здесь. Всем до завтра.
— Захлопни дверь просто, — сказал Хмель.
Саня поднялся из подвала, затем хлопнула дверь заднего хода. А я остался сидеть на месте, потому что самогонки в бутылке еще хватало. И у Хмеля, похоже, было такое же состояние.
— В общем, — Хмель зевнул, прикрыв рот ладонью, — узнал кое-что про Милу. Неожиданно для себя. Мила в историю с нехорошим убийством угодила. Знаю немного, но что-то уже знаю.
— Тогда вываливай.
Канун Рождества начался для меня в баре. Хоть и не положено до первой звезды, но я думаю, что это не слишком принципиально. Тем более что я себе зарок дал — от паба до конца праздников ни шагу. То есть из дома, но это почти равнозначно. Надоели приключения, вот хуже горькой редьки надоели, как говорила моя бабушка — в печенках сидят. У меня магазин, а я торговец. И все. Ну охотник тоже, но не более чем. И должен был ко мне заехать Диего, и разговор с Диего предполагался о приятном, то есть про охоту, про новый хутор, про то, как денег заработать, а на них потом жить хорошо.