– Да нам бы, добрый человек, только пройти через Красный Яр. Мы от степных сбежали.
– Тут вам что, транзитный пункт? Думаешь, можно через нас шастать туда-обратно? Откуда мне знать, вдруг ты шпиён и разведываешь, где тут что и как? Прикинулись, типа, несмышлеными простачками, – подозрительно бурчит рыжий.
– Резонно. Но придется поверить на слово, – я развожу руками.
– А это не мне решать. Щас сведу с главным, ему и объясняйте свою ситуевину. А пока давайте-ка сюда, вдоль домика, тут безопаснее, – он машет рукой на узенькую вытоптанную тропиночку вдоль самой стены и приседает в нелепом реверансе. – После вас.
– А что там под картонкой? – я киваю на середину дороги.
– Яма с капканом для незваных гостей. Мы уже давно для себя уяснили – к нам с добром не ходят. А не зная правильный путь, до цели не дойдешь – такие ловушки у нас на каждом шагу.
Тем временем к нам присоединяются еще два похожих типчика. И очевидно, что их еще больше, просто остальные не показываются.
Очень скоро я теряюсь в нагромождении частных домиков, сараев и прочих строений. Мы то ныряем во дворы и пробираемся прямиком через дома, то снова выбираемся на улицы, петляем, постоянно куда-то сворачиваем. Я не знаю, делают ли это специально, с целью запутать нас, или таким образом мы обходим упомянутые ловушки. Иногда мелькают какие-то хозяйства – крытые парники, теплицы. Замечаю, что в некоторых сараях даже идет производство – за допотопными станками вырисовываются неясные человеческие тени.
Мы пересекаем Лучезарную улицу – успеваю заметить покосившийся указатель, – затем еще один узенький переулочек. Спустя пару сотен метров выходим на улицу пошире и сворачиваем к казачьему куреню. Когда-то здесь находился филиал эколого-исторического музея, и курень, самый что ни на есть настоящий, – отреставрированный дом в традициях Донского казачества, которому более двухсот лет, перенесли сюда из места возможного затопления. Удивительно, что за минувшее время одноэтажный деревянный домик не сгорел, а стоит целехонький среди разросшихся деревьев. Да, как и все окружающее, он пришел в упадок, где-то подгнил, краска выцвела и местами облупилась, но все равно русская красота видна, пусть и немного поблекла.
Ставни на окнах плотно прикрыты, крыльцо с украшенной резьбой крышей немного покосилось. Я с опаской ступаю на деревянные ступени лесенки, ведущей к входной двери. Крыльцо скрипит под нашим весом, кряхтит, словно столетний старик. Рыжий толкает дверь, и мы вваливаемся в душную пыльную прихожую, где пахнет скисшей брагой вперемешку с парафином. Причина ароматов – бутыль самогона на исцарапанном столе и пара горящих свечей.
– Залетные? – голос принадлежит человеку, покачивающемуся на стуле, водрузив ноги на стол. Голос приятный, с хрипотцой.
Он медленно встает, я вижу перед собой крепко сбитого мужчину в холщовой рубахе, шароварах и фуражке. На лице выделяются длинные закрученные усы, которые смешно шевелятся, когда он говорит.
– Сами пришли, не прятались, на диверсантов не похожи, вроде, – отвечает рыжий. – Говорят, из плена степных сбежали.
– Ну это мы еще поглядим. Цель? Мотивы? – спрашивает усатый уже нас.
– Просто пройти через вашу территорию.
– Куда?
– К «Атоммашу».
– Так-так. Смело. А с чего мы должны вас пропустить? – мужчина улыбается, глядя на нас.
– Мы не враги.
Он подходит ко мне ближе, несколько секунд вглядывается в лицо, пытаясь по нему прочесть, что прячется у меня в душе, потом протягивает руку и представляется:
– Шилов Григорий Андреевич. Атаман.
– Ямаха.
Атаман удовлетворенно кивает, будто и не ожидал услышать от меня чего-то другого. Называется и Данилов.
Григорий шагает в угол комнаты, и я вижу, как из небольшого аквариума, стоящего там на табуретке, он очень ловко двумя пальцами выдергивает небольшую извивающуюся змейку. Кладет ее на стол, придерживает одной рукой, а второй достает из-за пояса нож и ловким движением перерубает змейке голову. Пододвигает к себе поближе три чарки и выдавливает туда кровь из еще дергающегося тела змеи, а затем разбавляет самогоном из бутыли.
– Выпьем же за знакомство! – не дожидаясь, атаман опрокидывает чарку и выжидательно смотрит на нас.
Делать нечего – я, не колеблясь, выпиваю мутную гадость и морщусь. Вонючая смесь шибает в нос, с непривычки выступают слезы, я жмурюсь и меня передергивает. За мной выпивает Данилов и недовольно крякает.
– Ай, молодцы! – довольно потирает руки атаман. – Ну а теперь можно и поговорить.
И плывут в хмельном тумане слова. Мы снова и снова прикладываемся к бутылке, попутно рассказывая о наших приключениях. К нашей чести, кое-какие детали мы все же утаиваем, справедливо полагая, что они могут сыграть против нас.
В какой-то момент мне становится душно, я оттягиваю ворот косухи. Григорий замечает это и предлагает подышать воздухом.
– Пойдем на балясник, – машет он в сторону двери.
Я смутно припоминаю, что балясником раньше называли балкончик вокруг дома. Киваю, и мы выходим наружу, оставив Данилова в полутемной комнатушке – снаружи расцветает раннее осеннее утро и лучи солнца уже в открытую поливают теплом донскую землю. Еще не привык Иван к открытому солнцу, так чего зря глаза ломать?
Мы прохаживаемся по балкончику, расположенному по периметру дома. Атаман разглагольствует вовсю – алкоголь лучший дипломат: и подружит, и язык развяжет.
– Понимаешь, Ямаха, кто к нам с добрыми намерениями, тому мы всегда рады и должное гостеприимство окажем. Ну а с недобрыми… Вон они висят, – Григорий указывает на фонарный столб вдалеке, и я действительно различаю пару тел, подвешенных там в назидание, – да в яме еще схоронены за Красным Яром. Врагов у нас много, подпирают со всех сторон. Слава богу, не каждый день еще наведываются. А мы свою землю никому отдавать не намерены. Не терпим мы вражды – сами живем по-братски и хорошее привечаем.
– Ну так, Григорий Андреевич, с нами-то как? Пропустите? – решительно вклиниваюсь я.
– Э, погоди, – машет он перед моим лицом указательным пальцем. – День сегодня дюже хороший, да еще накануне я сидящую в камышах чапуру [8] видел – а это знак, что ждать нам отличных вестей. Давай так: устроим соревнование по метанию ножей. Выбьешь больше меня, и отпущу вас на все четыре стороны.
– А у меня есть выбор?
Вопрос отчего-то кажется атаману очень смешным. Он хохочет так, что даже перегибается в поясе, схватившись обеими руками за опасно пошатывающиеся перила, а потом тычет меня кулаком в плечо:
– Выбор всегда есть.
– Допустим. А если я проиграю?
Григорий вмиг становится серьезным.
– Я не дурак, вижу, что вы чего-то не договариваете. В душу человеку не залезешь, если не пускают. Да и плевать. Казаков вы не трогали и не оскорбляли, дурных намерений у вас за душой я пока не обнаружил. Но мне о своих людях думать надо. Поэтому, проиграете, – придется выполнить одно дело. Опасное.