Жозефина вновь оживилась надеждой, а Марк с хранителем подошли поближе.

— Ты что-то нашел? — спросила Жозефина немного дрожащим от тревожного нетерпения голосом.

— Теперь смотри сюда… Другая сцена; тут опять Одон и такая подпись: «Ніс Odo Eps baculu tenens confortat pueros» [10] . Снова «Eps» означает «епископ», a «baculu» вместо «baculum» — палка, посох. Очень, очень интересно…

— Что интересно? — спросила Жозефина еще взволнованнее.

— Посмотри внимательно на Одона… — объяснял Ле Биан. — У него в руке посох. Нет ничего удивительного. Он же епископ, ему нельзя носить меч: ведь ему запрещено проливать Кровь. Но этим посохом он сражается с клятвопреступником Гарольдом — тем, кто предал Вильгельма. Так же и Роллон предал своих древних богов и принял христианскую веру. И вот Одон обращается к нам через века.

Ле Биан достал листок, на котором выписал пять букв из конкорданса в руническом Евангелии: L — A — U — С — В. Он еще раз аккуратно переписал их в том порядке, в котором они появились на покрове: BACUL, — а рядом написал пять соответствующих рун. Как по волшебству явилось новое слово: Ур, руна зрелости; < Кен, руна творения; Торн, руна хранительства: Инг, руна плодородия; наконец, Тюр — руна власти.

— Потрясающе! — воскликнул Ле Биан. Глаза его блестели от радости. — Смотри: Одон говорит с нами. Через тысячу с лишним лет его послание дошло по назначению.

— Да ладно, — перебил его Марк, все такой же мрачный. — Что там рассказывает этот твой Годон?

— Одон! — оборвал его Ле Биан так, словно шофер оскорбил его лучшего друга. — Наш Одон дал нам ключ к загадке, как выразилась Жозефина. Он ведет нас верной дорогой. Нам остается лишь пойти за ним, и там мы найдем Роллона или, пожалуй, лучше сказать — Рольфа Пешехода. Смотрите, если мы сделаем с этими рунами то же, что и с датой, они опять будут примерно похожи на латинские буквы. Надо только увидеть, на какие буквы, и вернуть их в правильное положение: иногда они повернуты набок, а то и вверх ногами. Спасибо тебе, Жозефина, за помощь:, ведь это ты обнаружила, наш начинающий эпиграфист!

Девушке комплимент пришелся весьма по душе. Она ответила притворно смущенной улыбкой.

— Одон поступил хитро, — продолжал Ле Биан. — Он сделал двойную систему соответствий. Чтобы понять его послание, надо сначала от латинского алфавита перейти к руническому, а потом, по сходству начертаний, обратно к латинскому. Это вполне естественно для викинга, привыкшего пользоваться тем и другим. А чтобы дать нам ответ, Одон прибегнул к своему посоху — baculum, — который ему служил оружием, а нас отсылает к другому слову. Вот, глядите: UVDAL. В этом месте и должен находиться Божий Молот Роллона.

— Ничего не поняла, — недовольно сказала Жозефина: она сбилась с мысли своего ментора.

— В Норвегию прокатиться не хочешь? — улыбнулся Ле Биан. — Долгая у нас будет дорога.

Глава 36

Фон Бильниц не верил своим глазам. Ему уже и так приходилось терпеть эмиссара от Черного ордена, а теперь ему на голову сваливался второй. И это в то время, когда военное положение становилось весьма тревожным, когда нужно было беспрерывно следить за движениями неприятельских войск! Он чертыхался и повторял про себя: разве сейчас время заниматься поиском древностей, разве время гоняться за призраками? Он беззаветно сражался, но защищал отнюдь не рейх, а свою родную Германию, чья кровь текла в его жилах.

— Я пригласил вас, господа, — начал он, даже не пытаясь скрыть в отчаянье в голосе, — чтобы сообщить: отныне я не могу столь свободно давать развернуться вашим планам. Военное положение заставляет меня сделать выбор, и я, рискуя огорчить всемогущую СС, вынужден отдать приоритет нашей армии.

Штурмбаннфюрер Рудольф Принц, нисколько не возмутившись, ответил ему широкой улыбкой.

— Рад познакомиться с вами, штандартенфюрер, — сказал он добродушно. — Как ученый, я уже имел случай путешествовать по этим краям. Особенно припоминаю дом настоятеля в Байё, где в подвальном каземате хранился некий гобелен. То был настоящий бункер! А знаете, почему наши французские друзья так дорожат этим куском материи?

— Нет, — ответил фон Бильниц, который вовсе не желал слушать лекцию по истории искусства, но не мог не отметить любезность нового гостя.

— Несомненно он обладает огромной художественной, исторической и материальной ценностью, — все так же восторженно продолжал эсэсовец. — Но он хранит еще и другие тайны, которые многие хотели бы оставить нераскрытыми. Мы провели в этом городе два месяца, и у нас было достаточно времени убедиться в этом.

— Простите мне мою настойчивость, — перебил полковник, — но чему я обязан, так сказать, удовольствием видеть вас?

— Простите и вы меня, — ответил Принц. — Иногда меня слишком увлекает лирика. Вы родом из старой прусской земли, все ваши корни там, но будьте снисходительны к этим странностям… По линии Аненербе мы проводили очень серьезные исследования гобелена из Байё — на сегодняшний день самые серьезные. Мы его полностью сфотографировали, срисовали и дотошнейшим образом описали. Трудились поистине как муравьи. Не скрою от вас, что первоначально нашей целью было забрать его себе, но мы уступили настояниям наших французских друзей и оставили его здесь. По крайней мере пока оставили. Затем начальство отправило меня на Восточный фронт заниматься коллекциями, находившимися в России. Но я приехал сюда с особым, совершенно секретным поручением. И мы должны его выполнить, ибо от этого зависит исход войны.

Фон Бильниц почувствовал, что его терпение подходит к концу. Сначала его тронула любезность приезжего, но он не мог перенести возврата ко всей этой мистической чуши. Полковник отвернулся, взял сигарету и машинальным движением вставил ее в мундштук. Не спросив собеседников, не желают ли и они угоститься, он закурил и опять повернулся к гостям. Дважды затянувшись, он ледяным взором уставился в лицо Принцу.

— Я сильно сомневаюсь, что исход войны зависит от памятников искусства Нормандии, как бы они ни были уникальны, — отчеканил он по-военному. — Я знаю одно: вы должны очистить помещение в комендатуре, которое я вам предоставил. Очистить сегодня же!

— Как? — воскликнул Шторман, до того не раскрывавший рта. — А где же мы разместимся? Что делать с нашими документами, книгами, фотографиями?

— Мы уволили консьержа, — ответил фон Бильниц. — Теперь мы не нуждаемся во французах, даже в тех, кто показал самую искреннюю готовность к сотрудничеству. Поэтому с удовольствием могу уступить вам то, что здесь называют швейцарской ложей. Вы сможете убедиться, что это очень удобное помещение; к тому же я слышал, что эсэсовцы привыкли к самым спартанским условиям.