– Возьми нож, – приказал Питт.
Заведя руку назад, Шарлотта попыталась нашарить ручку на крышке стола, но та не попалась ей под руку.
Взяв ручку, полицейский подал ее супруге.
– Спасибо, – напряженно проговорила она.
Питт еще немного пригнул ее к столу.
Шарлотта подняла «нож», на мгновение задержала ее, чтобы дать Питту время отшатнуться, как, по словам Виты, сделал Рэмси, а потом ударила изо всех сил, но держа ручку за кончик пера, так что удар практически был нанесен рукой. Она попала мужу в щеку, и Питт дернулся. Однако с тем же успехом женщина могла угодить ему и в горло. Попробовав еще раз, она попала в его шею под ухом.
Распрямившись, суперинтендант потер рукой место удара, который оказался сильнее, чем его жене хотелось бы.
– Вполне возможная ситуация, – без радости в голосе признал он. – B отличие от самой ссоры. Причина ее кажется мне совершенно непонятной. Как по-твоему: он действительно попытался убить ее? Зачем? В самих письмах нет ничего предосудительного, если знать их природу, a ее нетрудно определить, располагая оригиналами. Но даже без них существуют и другие экземпляры. В некотором смысле это известно всем. Их может отыскать любой знаток классической литературы. Рэмси не мог не знать, что его оправдания основательны.
– Но может быть, речь пошла о чем-то еще? – предположила миссис Питт, посмотрев супругу в глаза.
– Возможно, и нет, – Томас не стал торопиться с ответом. – Возможно, она с самого начала задумала убить его. О том, что Рэмси ударил Виту тогда или в первый раз, мы знаем только с ее слов.
Взявшись за шнурок звонка, он потянул его.
– Что ты собираешься делать? – удивилась Шарлотта.
– Хочу узнать, где лежал нож для бумаг, – ответил Томас. – Судя по тому, как упал Рэмси, он мог лежать только где-то здесь.
Он указал в сторону одного из концов стола и продолжил:
– То есть со стороны его левой руки. Рэмси был правшой, и класть нож слева от себя ему было бы неудобно. Если он стоял перед Витой – а он должен был стоять именно так, чтобы упасть так, как он лежал, – то она должна была лежать на столе так, как лежала ты. Нож должен был оказаться прямо под ее рукой, так как у нее не было возможности повернуться и отыскать его взглядом. Ты не сумеешь повернуться, когда кто-то держит тебя за горло и пытается убить или предпринимает нечто похожее на попытку убийства. Поэтому нож должен был находиться у переднего края стола, вдалеке от Рэмси, если он сидел в кресле, как и должно быть, когда ты пользуешься ножом для бумаги.
– Так где же, по-твоему, находился нож? – уточнила женщина.
– Не знаю, но, кажется, не там, где она говорила.
Дверь отворилась, и в нее заглянул дворецкий с вопросительным выражением на лице:
– Да, сэр?
– Должно быть, вы часто заходите в эту комнату, Эмсли?
– Да, сэр, по нескольку раз на дню… то есть так было раньше, когда был жив мистер Парментер. – По лицу старого слуги пробежала тень.
– А где обычно находился нож для бумаги, где его точное место? Можете показать?..
– Который из них, сэр?
– Что?
– Который из ножей, сэр? – повторил Эмсли. – Один находится в холле, другой – в библиотеке, и третий – здесь.
– Тот, который был здесь, – нетерпеливым тоном проговорил Питт.
– На столе, сэр.
– В каком именно месте?
– Вот здесь, сэр. – Домоправитель указал на дальний правый угол. – Симпатичный такой, изображал что-то вроде Экскалибура… меча короля Артура.
– Да, конечно… Однако мне он скорее показался похожим на французскую саблю.
– Французскую саблю, сэр? O нет, сэр, простите меня, но он определенно изображал старинный английский меч, совсем прямой и с кельтской рукоятью. Рыцарский меч. В нем не было ничего французского! – вознегодовал дворецкий, на бледных щеках которого проступили красные пятна.
– Значит, в доме есть два ножа для бумаги, похожих на мечи?
– Да, сэр. Тот, который находится в библиотеке, больше соответствует вашему описанию.
– Вы уверены? Абсолютно?
– Да, сэр. Я всегда был любителем чтения, сэр. И «Смерть Артура» перечитывал несколько раз. – Эмсли, не замечая того, чуть расправил плечи. – Я способен отличить рыцарский меч от французской сабли.
– Но вы уверены в том, что сабля находилась в библиотеке, а меч – здесь? Их не могли поменять местами на какое-то время?
– Могли, сэр, но не меняли. В тот самый день я видел Артуров меч на этом столе. Более того, мы с мистером Парментером говорили о нем.
– А вы уверены в том, что это было в тот же самый день? – продолжил расспросы Питт.
– Да, сэр. Этот разговор произошел в день смерти мистера Парментера. Я никогда не забуду об этом, сэр… Но почему вы спрашиваете? Это имеет какое-то значение?
– Да, Эмсли, имеет. Благодарю вас. Мы с миссис Питт уходим. Спасибо за содействие.
– Благодарю вас, сэр. И вас, мэм.
Оказавшись на улице под солнце и ветром, Шарлотта повернулась к Томасу:
– Она взяла этот нож с собой, правда? Она заранее задумала убийство! Никакой ссоры не было. Она выбрала такое время, когда все слуги обедали, а члены семьи находились или в зимнем саду, или в гостиной. Никто не услышал бы его криков, даже если они и были!
Суперинтендант занял место по правую руку от нее, направляясь в сторону церкви:
– Да, похоже, что так. Наверное, с того самого мгновения, когда Вита увидела Юнити лежащей у подножия лестницы, даже до того, как убедилась в ее смерти, она решила во всем обвинить Рэмси. Она подстроила обстоятельства так, чтобы можно было заподозрить, что он теряет контроль над собой, вплоть до полного лишения разума и попытки задушить ее. В подобной ситуации она могла убить его и остаться при этом невинной и скорбной вдовой. Она посчитала, что со временем ей удастся выйти за Доминика и таким образом добиться всего, чего она хотела.
– Но Доминик ее не любит! – возразила Шарлотта, прибавляя шагу, чтобы поравняться с мужем.
– Не думаю, чтобы она понимала это. – Питт быстро взглянул на жену. – Если человек любит пылко и страстно, вплоть до наваждения, он видит лишь то, что хочет видеть.
Он не стал напоминать любимой о ее собственных прошлых переживаниях.
А миссис Питт смотрела прямо перед собой, и щеки ее порозовели лишь самую малость.
– Это не любовь, – негромко проговорила она. – Вита могла обманывать себя тем, что заботится о благополучии Доминика, но это не так. Она никогда не открывала ему свои замыслы и не позволяла сказать, чего он хочет или не хочет. Все, что делала, она делала ради себя. Таково наваждение.