– Но ты же пока ничего еще не знаешь! – Слова эти сошли с губ жены епископа прежде, чем она сообразила, как он на них отреагирует. – Возможно, что Парментер вообще ни в чем не виноват.
– Ты считаешь, что я должен дождаться момента, когда ему будет предъявлено обвинение? – гневным тоном вопросил Андерхилл, отступая назад, поближе к камину. – Я должен своими действиями защищать Церковь. Надеюсь, ты это понимаешь? Иначе ущерб сделается колоссальным.
Он уничтожающим взглядом посмотрел на жену, словно обвиняя ее в тугодумии и добавил:
– В современном мире у нас много врагов и без драм подобного рода. Повсюду находятся люди, отрицающие Бога, возводящие храмы разума, чтобы поклоняться ему как божеству, как будто человеческое разумение способно ответить на все наши запросы и стремление к праведности. – Он взмахнул рукой. – Юнити Беллвуд как раз и была одним из апостолов лишенного морали разума, покорности самым низменным потребностям тела, словно бы научные знания каким-то образом освобождают человека от всех правил, которым подчиняются все остальные. Парментер заблуждался, полагая, что сможет исправить ее, преобразить, обратить, наконец, если тебе угодно. Он проявил высшую степень самонадеянности и теперь расплачивается за это.
Епископ вновь пустился в поход по комнате, решительными шагами отмеряя всю ее длину до самого конца и обратно, а потом снова поворачивая и повторяя свой путь на ковре.
Следы его пропечатывались на ворсе. – А теперь мне следует выбрать тот путь, который будет лучше для всех. Я не могу спасать одного за счет многих. Не имею права позволить себе подобную роскошь. Наше время не допускает сентиментальности.
– Ты уже разговаривал с ним? – Айседора пыталась каким-то образом удержать мужа от поспешных решений. Еще не понимая этого, она решила противодействовать ему.
– Пока еще нет, но, конечно же, сделаю это. Сначала мне надо сообразить, что ему сказать. Я не могу поехать к нему, не приготовившись к разговору. Это будет бесчестно и даже катастрофично по отношению к нему.
Женщина ощутила еще большее отстранение от него, превращающее ее мужа едва ли не в чужака. Но самым мучительным было то, что она и хотела этого отстранения – от него, от его мыслей, от действий, которые он предпримет.
– Ну, возможно, он даст какое-то объяснение всей ситуации, – предположила она. – Тебе не следует торопиться с действиями. Ты окажешься в жутком положении, если осудишь его, а окажется, что он ни в чем не виноват. Как тогда отнесутся люди к Церкви, которая бросает своих в трудный момент? Как насчет чести, верности и простого сочувствия? – Айседора подчеркнула последнее слово, не в силах больше сдерживать гнев… более того, не желая его сдерживать.
Глядя на жену, епископ остановился посреди комнаты и глубоко вздохнул. На лице его застыло тревожное, даже испуганное выражение.
Миссис Андерхилл хотелось бы посочувствовать ему. Ситуация действительно была крайне сложной. Что бы он ни сделал, ошибка была весьма вероятной, и в таком качестве она будет замечена многими. Критиканов в обществе всегда больше, чем нужно. У них есть собственные причины, политические. Церковная политика изобиловала соперничеством, обидами, амбициями, виной и разрушенными надеждами. Епископская митра подчас оказывалась столь же тяжелой и неудобной, как и королевский венец. Слишком многими качествами должен был обладать ее владелец – святостью, нравственной строгостью за пределами отпущенного смертному уровня…
Тем не менее, глядя на мужа, Айседора видела не мужчину, мужественно старающегося сделать правильный выбор в жуткой дилемме, а человека, пытающегося заранее застраховать себя в случае неправильного хода… человека тщеславного, полагающего, что лично он может спасти репутацию Церкви в подобной ситуации. В нем угадывалась даже радость мученичества, желание пострадать. И ни капли сочувствия к кому-либо из семьи Парментера или горя по самой Юнити.
– Ты считаешь, что это будет неправильно понято? – спросил он серьезным тоном.
– Что-что? – Его супруга не поняла, о чем он говорит. Или она не расслышала какие-то его слова?
– Значит, ты считаешь, что люди не поймут двигавшие нами причины? – произнес епископ, должно быть, в более прямолинейной, по его мнению, манере.
– Чего не поймут, Реджинальд?
– Наш совет Рэмси Парментеру сослаться на овладевшее им безумие! Ты меня совсем не слушаешь! Где твое внимание? – Морщины на лице Андерхилла наполняла тревога. – Ты сказала, что люди могут посчитать проявлением трусости или отсутствием верности, если мы открестимся от него.
– Но разве не это ты предлагаешь… предоставить его самому себе?
Епископ побагровел.
– Ну конечно же нет! Не понимаю, почему тебе пришла в голову подобная мысль! – вознегодовал он. – Просто на первое место я ставлю Церковь, a это означает, что я не просто должен поступить правильно – я должен поступить так, чтобы мой поступок был воспринят как правильный. А я-то думал, что, после прожитых со мной вместе лет, ты способна понять это!..
Степень собственного неведения вдруг ошеломила Айседору. Дело было не в отсутствии согласия с мнением мужа, но в неумении понять себя и его. Как могла она настолько плохо знать этого человека, чтобы не заметить, пропустить эти его качества? Эта рана оказалась настолько болезненной, что она готова была заплакать от одиночества и разочарования.
А Реджинальд все разговаривал сам с собой, вслух излагая свои мысли:
– Возможно, придется поговорить с Гарольдом Петериджем. Он пользуется известным влиянием. В конце концов, делом заинтересуется и правительство… – Епископ вновь заходил по комнате. – Скандал никому не нужен, и нам следует позаботиться о семье Рэмси. Его родные оказались в ужасной ситуации.
Айседора смотрела на него, стараясь понять, сумел ли он хотя бы на мгновение подумать о самом Рэмси Парментере, о том страхе, которого тот не мог сейчас не испытывать… о Рэмси, раздираемом сомнениями, смятением или даже чувством вины. Кому сейчас более одиноко, чем ему? Способен ли Реджинальд подумать, что этому человеку, если он невиновен, необходимо предоставить какую-то духовную поддержку, дружескую помощь, помочь ему устоять и добиться оправдания? А если он виновен, разве не священник обязан выслушать его смятенную душу, помочь исповедовать грех, найти приемлемую форму раскаяния, помочь вступить на дорогу, ведущую обратно? Она не верила в то, что пути назад нет. Тот человек, которого она знала, мог сбиться с пути, мог совершить жуткую ошибку, однако он не относился к погибшим душам, его нельзя было бросить на пути, как ненужную больше вещь. Разве не в этом состояла суть всей обязанности Церкви – проповедовать евангелие всем народам, взывать к покаянию всех, кто слышит?
– Значит, ты едешь к Рэмси, так? – спросила миссис Андерхилл с внезапной настойчивостью.
Епископ остановился возле дальнего окна.
– Конечно, еду, – ответил он сердитым голосом. – Я только что сказал это тебе. Поговорить с ним жизненно важно в настоящей ситуации. Мне нужно подробнее разобраться в ней. Только тогда я смогу принять обоснованное решение о том, как следует поступить… наилучшим образом. – Он расправил сюртук. – Пойду наверх, в свой кабинет. Мне надо собраться с мыслями. Спокойной ночи.