– Ты сам не захотел идти на выставку. Поэтому потерпи. Я тебе потом перескажу начало истории.
– Мой дед был дворянином и будущим военным юристом, поэтому у него были свои понятия о долге перед Родиной, очень отличные от коммунистических. Не буду загружать вас подробностями его бурной жизни, только отмечу, что после окончания гражданской войны ему пришлось прожить остаток жизни в сибирской глубинке, скрывая свое происхождение. Женился на крестьянке, работал в лесозаготовительной артели. Вся его прежняя жизнь начала ему постепенно казаться сном, о котором нельзя было рассказать ни жене, ни детям. Как Вы думаете, кого он выбрал в слушатели?
– Вас.
– Вы догадливая девушка. Конечно, маленького внука, к которому не будут прислушиваться всерьез. Знаете ли Вы, что значит, родившись в глухом селе на краю света с раннего детства слушать одну и ту же сказку о прекрасной девушке и трех несчастных юношах?
У нашего рассказчика явно был актерский талант. Мне казалось, он сейчас расплачется на широкой груди Игоря, а мой сильный, но мягкосердечный друг будет его гладить по голове. Я решила выручить Горошка и задала вопрос.
– Вы верили в легенду?
– В раннем детстве верил. Повзрослев, уже сомневался в ее правдивости. Никаких доказательств у деда не было. С прежними товарищами он, разумеется, связей не поддерживал. Единственное, что я нашел в его документах после его смерти – фотография, но она не могла служить достаточным доказательством его слов. Однако его рассказы о драгоценностях сыграли определяющую роль в моей жизни. Окончив школу, я уехал в Новосибирск и стал ювелиром.
Наш рассказчик замолчал. У меня устали ноги и, воспользовавшись паузой, я села на откидной стульчик в коридоре.
– Фотография тоже сыграла свою роль в моей карьере. Хотя она не очень четкая, старая и не цветная, я старался скопировать гарнитур. Какие-то подробности додумывал сам. Экспериментировал с материалами, различными камнями. Все это имело успех, и мое имя быстро стало известным в профессиональном кругу. Поэтому, зная мою одержимость этим набором, мои товарищи сразу сообщили мне, когда увидели нечто похожее в книге Эммы Грюнвальд, да еще и прочитали обвинения в адрес моего деда и его друзей. С одной стороны книга подтверждала слова деда, с другой – позорила его и мое доброе имя.
– Вы думаете, что они не могли украсть набор?
– Не сомневайтесь. Мой дед всегда был болезненно честен. И я полностью уверен, что именно его история была правдивой. Нужно было только найти остальных участников трагедии. Семьи у меня нет. Я взял на работе отпуск за два года, изготовил цветные копии фотографий в книге и приехал в город, где тогда происходили события. Дальше я арендовал помещение для выставки, послал вам письмо и начал ожидать посетителей. Вы можете рассчитывать на любую помощь в поисках гарнитура. Но кулон принадлежит мне.
– Как Вы меня нашли?
– О! это долгие поиски в архивах. Я не буду вдаваться в подробности, но мне удалось найти только сестру Островцева. Однако она оказалась слишком стара и слишком запуганна советским режимом. Женщина отказалась разговаривать со мной. Ваш отец вряд ли воспринял бы меня всерьез. А Вы находитесь в таком возрасте, когда еще верят в невероятные истории. Поэтому я разыскал именно ваш адрес.
– Как вы меня узнали?
– Узнал, но не сразу. Сначала я за Вас принял ту, другую девушку, которая с вами живет. Она первая пришла на выставку и долго пыталась узнать, что именно мне известно о гарнитуре. Я рассказал ей ту же легенду, что и Вам. Она к ней осталась совершенно равнодушной. Гораздо больше ее заинтересовала предположительная цена набора и возможность его продажи.
Он замолчал и с улыбкой посмотрел на нас, ожидая вопроса. Но мы молчали.
– А Вам это не интересно?
Я пожала плечами.
– Наверное, он очень дорогой.
– Восемьсот тысяч долларов, друзья мои, и это только стартовая цена на аукционе.
Игорь присвистнул.
– Значит, Элла знает, за что борется. А Вы?
– Мне принадлежит кулон. Это мое право, – он мечтательно посмотрел на меня. В приглушенном свете вагона его глаза влажно блестели. – Но деньги не главное. Мне гораздо важнее знать, что мои детские мечты были не просто грезами. Этот гарнитур снился мне не один год. Владеть им для меня значит больше, чем страстно влюбленному мужчине владеть любимой женщиной. Намного больше.
Еще один псих. Такое впечатление, что этот полупарюр всех сводит с ума.
– А зачем Вы Игоря по голове ударили?
– Я? Кого-то по голове? Зачем? Я и Вас ни по чему бить не собирался. За Вами, конечно, пришлось последить, но это все.
– А кто же тогда?
– Не знаю. Возможно тот, кто следит за вашей соседкой по комнате. После того, как она посетила выставку, я старался э… присмотреть за ней. Не знаю… мне показалось, что занимаюсь этим не один. Но самого наблюдателя не видел. Просто было такое неопределенное ощущение…
Значит, возможно, Лариска не такая уже и психопатка? Но кто следит за Эллой?
– Это все? Можно мне увидеть те письма, которые вы читали вечером в купе?
Мы с Игорем переглянулись. Потом я решила. В конце концов, в письме Шмавца пишется, что Поплавок имеет право знать. Что ж волю умершего нужно выполнять.
Я вынула из сумки письмо и протянула Пулавскому.
– Читайте.
Поезд умиротворяюще стучал колесами и баюкал всех покачиванием вагона, пассажиры спали, Иван Эдуардович внимательно читал письмо, Игорь тихо дремал с открытыми глазами, я думала о своем о девичьем – в общем, каждый занимался своим делом. А время бежало.
Наконец, Пулавский поднял голову и разочарованно посмотрел на нас.
– Неужели больше ничего?
Я пожала плечами. Зачем мне что-то скрывать? Мне кулон не нужен, как и серьги. Мне просто интересно.
– И моя бабушка тоже больше ничего не знает. Вспомните, а может, Ваш дед рассказывал о каком-нибудь тайнике, общем для них всех? Там, где они оставляли записки друг другу.
– Вы имеете в виду то место, где, судя по намеку в письме, Эдуард спрятал драгоценности?
– Да.
– Увы, мне об этом ничего не известно. Единственное, что припоминается это какой-то парк N, где друзья любили встречаться. Может, там был и тайник?
Наш новый знакомый рассказал нам не так много. Но кое-что прояснилось. Во-первых, драгоценностей не было ни у предка моего отчима, ни у деда Пулавского. В то же время Эд пишет, что и Островцев и Пулавский имеют право знать, где находятся драгоценности. Значит, речь может идти о полном наборе. И находится он в тайнике. Если бы его нашли, то уж конечно, внучка Брюгге знала бы об этом. Нашей соперницей является Элла и некто, с кем она беседовала за закрытыми дверями кафедры общественных наук. Откуда им известна эта тайна? Кто из родственников Шмавца остался в России? И кто следил за Эллой? А может, этот злой гений – Денис? Может, Яна именно это имела в виду? Я некоторое время помолчала, переваривая отвратительную мысль, а потом спросила: