– Какого крокодила?
– Зубастого. И учтите, мой бывший муж очень прожорлив. Он съест и тигра, и верблюда, и крокодила.
– Вы в этом уверены?
– Уверена. Он идиот. Такой же, как и вы.
Я отключил телефон. Ася хохотала:
– Тигра полосатого и крокодила зубастого. Евгений, с тобой не соскучишься.
Появилась женщина с моей одеждой, рубашка и брюки были поглажены, плащ высушен. Женщина удалилась. Ася помогала мне одеться.
– Запомни, Евгений. В любое время ты можешь приехать в «Любовь и голуби». Это здесь, рядом, на авеню Клери в двух шагах от Нотр Дам де Бонн-Нувель. Там тебя никто не найдет. Менеджер – бывший член руководства компартии. У него в кабинете висит портрет Мориса Тореза. Скажешь только, что ты мой друг, и он без всяких документов даст тебе номер. Он мужик из старых. Железный! Можешь на него положиться.
* * *
Теперь я могу идти на встречу с журналистом. В случае чего, Ася расскажет про тигра, а про леопарда забудет. По дороге я вынул из телефона симку, сломал и бросил в мусорную урну. Телефон выкинул в Сену.
Дождь то начинался, то кончался. Солнце то появлялось, то пряталось за тучи. Облокотившись о парапет, я смотрел на другой берег Сены. Справа Собор Парижской Богоматери, вся площадь перед ним забита туристами. Когда выглядывало солнце, туристы начинали двигаться медленнее и тогда казалось, что их больше, и они заполняли все пространство. Когда начинал моросить дождик, все съеживалось, убыстрялось, становилось угловатым, создавалось впечатление, что количество туристов уменьшилось.
Я ждал Дидье Шаплона, корреспондента «Ле Монд», того самого, который переслал Биллу фотографии Тизанникова.
* * *
Шаплон появился с легким опозданием в пятьдесят минут. Выглядел он странно, на нем был голубой плащ, в одной руке он держал красный зонт, в другой совершенно промокшую газету. Он осмотрел меня с головы до ног:
– Вы не похожи на леопарда. Скорее, вы похожи на енота.
Меня это обидело, но я решил в полемику не вступать:
– Мне все об этом говорят.
– Я опоздал, ибо был уверен, что самолеты запаздывают.
Работать над повышением пунктуальности французских журналистов я не собирался.
– Как я могу увидеть Тизанникова? – спросил я.
– Я бы вам посоветовал читать нашу газету… Хотя… Я знаю, у вас Штатах газеты такие большие, что прочесть одну за день невозможно. У нас другое. Если бы вы посмотрели на шестую страницу нашей вчерашней вечерней газеты, вы бы прочли сообщение, которое бы вас опечалило… – Он поежился. – Опять дождь. Я завидую моим коллегам, которые работают в Сахаре. Вы когда-нибудь были в Сахаре?
– Не был, но знаю, что там жарко и сухо. Так что меня должно опечалить?
– Дело в том, что Тизанников скончался.
– Когда?
– Два дня назад. Скоропостижно. Пока есть предположение, что инфаркт, но будет вскрытие. – И, не дав мне опомниться, принялся философствовать. – Мы умираем, а след от нас остается. Мой коллега мне всегда говорит: «Не торопись умереть. Иначе люди могут о тебе плохо подумать». Правда, смешно?
– Смешно. Я обязательно запомню это выражение и буду цитировать на похоронах.
– Великолепно, – обрадовался корреспондент. – Теперь я вижу, что вы действительно леопард.
– Расскажите мне поподробнее о фотографиях.
– Это было две недели назад. Мне позвонил какой-то человек и спросил: «Знаете ли вы, что диссидент Тизанников – извращенец?» Так и сказал: «извращенец». Вы, случаем, не извращенец?
– Нет.
– И я тоже нет. Но этот мир настолько сошел с ума, что тоже хочется стать извращенцем.
– Дальше.
– Я спросил, какого рода извращенец этот Тизанников. Теперь, знаете ли, есть такие извращенцы! Я вчера был в театре Мадлен на спектакле «Триумф истории». Мария Антуанетта там такое вытворяла, что когда ее повели на эшафот, я подумал: «Хорошо было бы, если бы ей отрубили голову по-настоящему. И автору пьесы тоже».
– Что ответил неизвестный?
– Он обещал прислать фотографии. И прислал.
– Больше он вам не звонил?
– Нет.
– Вы знаете, кто он?
– Нет. Но думаю, тоже извращенец.
– Вы не связываете скоропостижную смерть Тизанникова с этим звонком?
– А что произойдет, если свяжу? То же, если не свяжу.
– Вы знали Тизанникова?
– Я встречался с ним лет пятнадцать назад, когда работал в газете компартии.
– «Юманите»?
– Да, «Юманите». Тогда наши коммунисты сильно расходились во взглядах с русскими, особенно в отношении к диссидентам. Ну, и поддерживали их. Тизанникова выслали из России, по-моему, за связь с Солженицыным или что-то вроде.
Это было правдой. Тизанников распространял запрещенные тогда в России книги Солженицына.
– Почему он прислал фотографии именно вам?
– Наверное, считает меня честным человеком.
Он стоял, опираясь на парапет, и смотрел на рыболовов, сидящих у самого берега реки.
– Вам не кажется, что удить удочкой у Собора Парижской Богоматери занятие столь же перспективное, как стоять с высунутым элементом на Трафальгарской площади и ждать, когда на него случайно попадет проезжающая мимо английская королева? Правда, смешно?
– Смешно.
– Но все мы похожи на рыболовов у реки, из которой кто-то до нас выудил всю рыбу. А это уже печально.
– Печально, – снова согласился я и спросил: – Вы мне дадите адрес Тизанникова?
– Дам. Улица Прони, двадцать пять, второй этаж. Это семнадцатый округ, около парка Монсо. Найдете?
– Найду.
Я спустился в метро, неудобное и по нью-йоркски грязное. Две пересадки – и я на улице Прони. Дом двадцать пять нашел быстро. В будке для консьержа никого. Лифт старомодный, открывать дверцы надо самому. Поднялся на второй этаж. Четыре двери. На одной медная табличка «Доктор А.Тизанников». С каких это пор Тизанников, который, как я хорошо знал, не осилил и двух курсов института, стал доктором? Я позвонил. Дверь открыла дама лет пятидесяти в синем бесформенном платье с аккуратно завернутыми в сетку волосами, со щеткой в руках.
– Мне господина Тизанникова.
– Он умер, – спокойно ответила дама.
Я сделал вид сначала растерявшегося, а потом убитого горем человека.
– Как?! Я не знал. Внизу нет консьержа… Меня не предупредили.