– Вранье! – вспыхнула горничная.
– Даю тебе последний шанс. Признай свою вину. Прямо сейчас. Если подчинишься, я помогу тебе хорошим человеком стать, – пообещал Эпохов.
– Ненавижу тебя, – завизжала Надя. – Монстр! Чего ко мне привязался?
– Прости, Надя, – сказал Борис Валентинович, – я очень много сил потратил, беседовал с тобой, да, видно, кормил овсом деревянную лошадь.
Борис отошел в сторону.
– Эй, чего вы так странно говорите? – занервничала Надежда. – Я…
Договорить горничная не успела. Часть балюстрады, на которую строптивая особа опиралась спиной, внезапно опрокинулась вниз, раздался тихий звук: «Хр-хр». Надежда взмахнула руками и с воплем свалилась со смотровой площадки, и снова раздался тот же звук: «Хр-хр».
У всех присутствующих, кроме Гарри и Бориса Валентиновича, вырвался крик. Через секунду Нинель, схватившись за грудь, наклонилась и стала издавать булькающие звуки, старуху выворачивало наизнанку. Старичок стоял молча, Рита, обхватив себя руками, села на пол и принялась истерически рыдать, по ее лицу текли слезы и сопли, она размазывала их руками, икала, стонала… Мужчины тоже выглядели не лучше. У Владимира кривился рот, Леонид замер с выпученными глазами, его правая бровь дергалась. Лица Вадима я не видела, он стоял ко мне спиной, но у него на брюках сзади расплывалось мокрое пятно, оно медленно спускалось по штанинам…
Меня охватил ужас, это не ролевая игра, все по-настоящему. Ни один актер не сумеет так сыграть потрясение. И не может группа состоять из одного клиента, то бишь меня, и оравы нанятых актеров. Господи, куда я попала?!
Ограждение медленно вернулось на место. Эпохов спокойно заговорил:
– Я упорно работал с Надеждой, но она не собиралась заниматься самовоспитанием. Шесть лет бубнила: ошибка вышла. Но я никогда не поселю в Волчьей пасти человека без того, чтобы не проверить его историю. Ферапонтова, прожив здесь шесть лет, ни на йоту не стала лучше. Она постоянно ела, нет, жрала все подряд, воровала на кухне продукты. От этой привычки ее оказалось невозможно избавить. Каждый вечер кто-нибудь из ее группы, а то и несколько человек, приходили в мой кабинет и говорили: «Надя утащила из чулана припасы». Через месяц я усомнился, что информаторы говорят правду, заподозрил их в сговоре с целью получить плюсовые очки. Если сообщаешь о непорядке или плохом поведении товарища, это поощряется. Меня смутил еще и тот факт, что Надя оставалась худой. Если постоянно тешить желудок, превратишься в свинью. Я стал сам присматривать за Ферапонтовой и понял: она крадет жратву, потом ее тошнит в туалете, у нее булимия. Кроме того Надежда отличалась редкостной ленью, если ее не разбудить, проспит до ужина. Она ничего не хотела делать, вечно ныла, жаловалась на тяжелую жизнь.
Эпохов махнул рукой.
– Сюда она попала, потому что грех уныния или лени сделал из нее убийцу. Когда Надежде исполнилось двадцать девять лет, ее отец, обескураженный присутствием в доме аморфного, занятого лишь обжорством существа, отправил младшую дочь к старшей, та как раз родила ребенка.
– Будешь ухаживать за племянником, – распорядился отец, который таким образом хотел приучить никчемную лентяйку к труду.
Ферапонтову поселили в детской, в первую же ночь она пошла в кладовку, набрала полные руки шоколада-мармелада, легла в кровать, начала уминать сладости, и тут ребеночек заплакал. Няньке следовало успокоить крошку, покачать его, но Надя решила проблему иначе, она положила на лицо новорожденному подушку, подождала, пока детский крик захлебнется, спокойно улеглась под одеяло, доела шоколад и заснула.
– Но вы ее убили, – прошептала Нинель Павловна, – бедняжка упала… Там высоко?..
– А вы посмотрите, – предложил хозяин.
Рогачева закрыла лицо ладонями.
– Нет, нет.
– Получите сейчас за неповиновение минус тридцать очков, – отчеканил Эпохов, – сотню накопите и окажетесь в катакомбах.
– Где? – спросила Рита.
– В подземелье, – ехидно улыбнулся профессор, – в лабиринте галерей. Простите, господа, я забыл рассказать. Мой дом стоит на старинном фундаменте, под особняком огромные подвальные галереи. Сколь далеко они простираются – никому неведомо, плана лабиринта не существует. Когда мой подопечный (я так называю узников) набирает сто минусовых очков, его отправляют в катакомбы. Перед злостным нарушителем порядка стоит задача найти выход и вернуться в дом. Сами понимаете, что люк, в который нарушитель порядка спустился, тщательно запирается. Нужно найти другой путь в дом или вылезти где-то в саду.
Эпохов ядовито улыбнулся.
– Из всех, очутившихся в подземелье, свет божий вновь увидел один Гарри. Остальные сгинули. Дарья Ивановна, вы, похоже, смелая, посмотрите вниз и расскажите всем, что с Надеждой стряслось. Поскольку у вас сегодня ознакомительный день, сделаю вам поблажку, напомню еще раз: ежели вы сейчас воспротивитесь, получите минус пятьдесят очков, десять уже имеете, итого шестьдесят. Этак скоро с катакомбами познакомитесь, спросите у Гарри, уютно ли в них?
– Хуже, чем в аду, – вздрогнул старичок, – сам не знаю, как оттуда выбрался. Душенька, проявите послушание, вам же лучше будет.
Я уже поняла, что попала в большую беду. Может, люди, стоявшие сейчас на смотровой площадке, и являются отъявленными негодяями, но тюремщик явный садист, он получает удовольствие, видя ужас в глазах присутствующих. Борис мнит себя вершителем судеб, считает, что одним движением пальца может отправить человека в могилу или даровать ему жизнь. Думаю, Эпохов не совсем психически здоров, а спорить с сумасшедшим опасно. Кроме того, Борис Валентинович желает запугать вновь прибывших, сломить их волю, поэтому и устроил показательную казнь несчастной Ферапонтовой. Если я впаду в истерику, откажусь взглянуть на ее тело, Эпохов поймет, что я, как все нормальные люди, охвачена страхом, ничем не отличаюсь от обычных женщин, и сделает вывод: надо почаще пугать эту подопечную. Борис решит, что мне присущи все человеческие слабости, я трясусь при одной мысли о смерти, паникую, думая о возможных моральных и физических страданиях, о голоде, бытовых неудобствах, тяжелой работе. Такой особой легко управлять. Садист обрадуется, что нащупал у меня слабое место, и начнет постоянно давить на него. А вот если я прикинусь, что не потрясена смертью горничной, даже получаю удовольствие от случившегося, тогда Борис Валентинович более не станет демонстрировать мне мертвецов. Какой в этом смысл, если я абсолютно не боюсь покойников, они мне даже нравятся.
– Что стоите? – прищурился хозяин. – Ох уж эти женщины, падают в обморок при одном взгляде на труп.
Я собрала всю волю в кулак, выдавила улыбку и направилась к балюстраде.
– На мой взгляд, опасаться надо живых. Я думала не о трупе, а о том, что, вероятно, пропасть глубокая, я могу не рассмотреть останки Надежды, а жаль.
– Жаль? – вскинул брови Эпохов.