Она ещё что-то добавила, судя по тону, не совсем приятное. А то и угрожающее. Если включить фантазию и попробовать догадаться, прозвучало нечто:
– Тогда и мы тебя защитим! – И уже поворачиваясь: – А не будешь стараться, лес тебя заберёт.
Сказала и ушла за остальными коллегами, не оглядываясь. А Чернова решила, что очень постарается и на ночь голодной не останется. Поэтому с полной готовностью уставилась на мальчишку. Мол, готова к труду и обороне. Всегда!
Гют похвально кивнул и махнул рукой, предлагая следовать за собой.
Но не успела Дарья и шага сделать, как неожиданно стало сумрачно. Хотя за миг до того солнце, стоящее в зените, прогревало всю полянку в толще леса. Землянка, до сих пор так и не чувствующая себя мужчиной, подняла голову и замерла на полушаге и на полувздохе. Да и было от чего впасть в ступор: здешнее светило скрылось за толстенной летающей платформой, очень напоминающей кусок летящей по небу скалы. Причём скала эта протянулась на весь видимый квадрат неба и грозила вообще перекрыть и всё остальное пространство над головой.
Женская сущность и тут проявилась: Черновой Дарье Андреевне стало страшно.
Скалы летают по небу? Нет, конечно! Что тогда такое громадное оказалось наверху? Либо миры столкнулись и сейчас начнётся вселенская катастрофа, либо…
Додумать Арис Шенгаут не успел, его довольно бесцеремонно подёргали за пончо:
– Ей? – Малец ещё что-то возмущённо проговорил. Но землянка спешила ему указать на опасность, тыкая рукой в потемневшее небо:
– А-а? – вполне конкретный вопрос. Только на Гюта вид тверди, занимающей всё большую часть небосвода, впечатления не произвёл. Он постоял, шевеля губами, словно припоминая, а потом выдал какую-то сложную конструкцию из трёх длинных слов и фыркнул. Мол, нечего бояться, всё под контролем. Затем удивился: чего на небо вообще пялишься, если работа ждёт? И добавил явное предупреждение, в виде жеста «кушать!», а потом: «А нет ничего!».
Умный пацан. Быстро объяснил, что конец света – полная ерунда, а вот без ужина остаться – истинная трагедия. Землянке только и осталось, что печально вздохнуть и поспешить за своим малолетним опекуном, учителем, гидом и работодателем.
Они окунулись в сень леса, вошли в глубь его метров на сто и оказались в пустом полумраке. Прямые лучи светила сюда практически не проникали. Всё напоминало шалаш с десятками здоровенных корзин, которые с помощью ремней крепились за спину.
Гют взял для себя три корзины, сложив их одну в другую. Своему стажёру навесил шесть. Взял себе копьё метра три с половиной длины, с гарпуном на конце, точно такое же отдал ученику и первым устремился по тропе дальше. Арису пришлось не отставать, хотя идти с корзинами стало на порядок трудней, да и копьё мешало невероятно. Сама тропа вообще превратилась в сплетения корней, выступающих над болотистой, покрытой ряской чёрной водой. Ещё и запахи пошли чего-то гниющего и противного. Вполне возможно, что сюда стекали отходы жизнедеятельности всего посёлка. Грохнуться в такую клоаку желания не возникало.
Но больше всего Дарье мешало зажатое в левой руке мраморное яйцо. Из-за него ни опереться толком на стволы и ветки, ни копьё перехватить удобнее, а уж если угораздит упасть да уронить – ни в жизнь больше артефакта не сыскать. Хорошо, что женская смекалка помогла. Во время короткой остановки раритет оказался завязан тканью в два слоя и несколькими узлами в край просторного пончо.
Правда, остановкой остался недоволен вернувшийся опекун. Он чуть ли ругаться не начал по причине задержки. Но рассмотрев, что Шенгаут поспешно оправляет перекошенный край своего одеяния, забормотал что-то одобрительное и сам, достав свой уд, принялся отливать в ближайшую болотную лужу.
Судя по его интонации, он говорил:
– Правильно, надо здесь облегчиться… А то там… – Он чётко указал в ту сторону, куда вела тропа. – Нельзя! Понимаешь меня? Никак нельзя! Иначе на запах… – Гют стал раздувать крылья носа, как зверь, вынюхивающий след. – Прибегут… – Шевелящиеся пальцы изобразили краба. – Лонги! У них пасти – вот такие. Зубы – у-у-у! Как моя кисть. Ням-ням – и нет нас. Понял?.. Вот и давай, отливай здесь!
Попробуй не понять, если так доходчиво и подробно объяснили. Пришлось Дарье Андреевне, отвернувшись от малолетнего опекуна, впервые в своей второй жизни испытать на себе первое из списка «Как это делают мужчины».
Чего уж там скрывать, довелось помогать себе самовнушением. Но по окончании процесса появилось чувство немалого облегчения и был сделан философский вывод:
«Мужчинам всё даётся без труда, лень их когда-нибудь и погубит…»
Перед тем, как двинуться дальше, Чернова попросила мальчика произносить названия всего, на что падал его взгляд, конкретно тыкая пальцем в предметы. Тот понятливо закивал, и процесс пошёл. Даже в таком сумрачном и гиблом месте имелось до полусотни слов, описывающих окружающее пространство:
– Дерево. Корни. Ветка. Копьё. Корзина. Ствол. Пояс. Нож. Рука. Кулак…
Причём малец оказался талантливым педагогом. Повторял по нескольку раз, требуя правильного произношения. Был терпелив к ошибкам и не допускал насмешек со своей стороны. Не ленился ткнуть рукой в конкретный предмет, а то и со всех сторон его показать. И после комплекта из двух десятков слов начал их повторять по новому кругу.
Но самое главное, все слова оказались смутно знакомыми. Видимо, в самой памяти полученного Дарьей тела на генетическом уровне сохранились навыки к местному языку. И какими-то импульсами эти навыки подсказывали новому сознанию, как говорить и, в первую очередь, как правильно воспринимать новые слова. Это существенно могло сократить адаптационный период.
Малец тоже кивал на потуги своего великовозрастного ученика очень похвально и, дойдя к месту работы, вполне доходчиво объяснил, что и как надо делать дальше.
Само место показалось необычным, словно не от мира сего. Деревья совсем иные, с более тонкими стволами и чаще расположенные. Последний участок, протяжённостью в тридцать метров находился выше прежней болотистой местности на пару метров, а корни там стелились таким сплошным ковром, что напоминали грубо сделанную булыжную мостовую. За этой мостовой взору открывался плавно извивающийся поток совершенно чистой, просматриваемой до дна воды.
Судя по жестам, вода питьевая, но полная опасностей. Она текла со скоростью пешехода, хотя никаких перепадов высоты невооружённым взглядом не наблюдалось. Глубина потока – метра три, ширина – до восьми.
Гют старательно разъяснял разницу между рекой, протокой и чем-то рукотворным. И в переводе получалось, что называлось сие чудо каналом, а полоска леса с двух сторон – набережной.
По дну и по боковым стенам канала довольно шустро передвигались какие-то улитки, величиной с голову взрослого мужчины. У них неплохо получалось смещаться и против течения. Они имели своё особое название, но землянка всё равно перевела его для себя как «улитка». Вот именно они и составляли главную цель всего здешнего промысла.