Очнулась Жармин опять-таки связанной. Болела голова. Ныло изрядно помятое тело. Стоял собачий холод. А лежащие рядом шкуры воняли так, словно они сгнили. Открыв глаза и начав осматриваться, поняла, что находится во временном шалаше, вигваме или чуме. Свет внутрь с трудом пробивался от плотно занавешенного входа лишь через узенькую щель между шкурами.
Хоть как ни было омерзительно, первым делом, извиваясь, она попыталась забраться под гадкое подобие одеял. Потом стала прислушиваться и попыталась понять, чем и как связана. Определённую свободу путы давали, верёвки словно распинали пленную и тянулись к прутьям каркаса вигвама. Коснуться пальцами до запястья второй руки никак не получалось. Можно было, изогнувшись, дотянуться зубами, но… Какие-то слишком сложные путы оказались, в виде широченных кожаных браслетов, в специальный выступ на которых и проходила прочная шёлковая верёвка. Пришло понимание, что путы созданы специально для удержания женщин. Ещё и специально в таком вот рабском положении.
Чувствовала себя Чернова жутко. Униженной, осквернённой, несчастной. И ко всем бедам добавилось острое желание организма совершить естественные надобности. Да настолько острое, что удержаться стоило неимоверных усилий. В тот момент даже крикнуть не удалось бы. Пришлось пару минут с мычанием стискивать зубы и дергаться в конвульсиях.
Потом чуток попустило, и пленница стала кричать:
– Эй! Кто-нибудь! Помогите! Мне плохо! Спасите! – Очень уж не хотелось валяться в нечистотах. Да и сразу следовало кричать: вдруг похитителей рядом нет? Зато бродят невдалеке воины своего племени?
«Во как меня прижало! – пришло осознание действительности. – Уже племя роднёй считать стала!.. Или никто меня даже искать не станет?..»
Логика и здравый смысл подсказывали: будут искать! Возможно, уже нашли! Потому что снаружи послышался шум движений, полог открылся, и в чум ввалился тип, от вида которого тело женщины непроизвольно содрогнулось:
– Чего орёшь? – злобно поинтересовался старикан с несколькими шрамами на лице и всклокоченными волосами до плеч. Одет он был несуразно и неопрятно. Ещё и на голове красовалась квадратная каракулевая папаха. – Хочешь с моей палкой познакомиться?
И пригрозил зажатой в руке длинной, прочной палкой. Жармин чуть дара речи не лишилась, представив, что это и был один из её ночных насильников, поэтому лишь через минуту с трудом выдавила из себя:
– Мне надо на двор… По нужде…
– Так бы сразу и сказала! – перешёл старик к ворчанию и начал отвязывать верёвки. – Но если ещё хоть раз громко крикнешь, все зубы выбью, а палкой рёбра поломаю. На вот, надевай…
Продолжая возиться с путами, бросил пленнице какие-то чуни и облезлую доху. И хоть как ни было противно к ним прикасаться, пришлось Дарье надеть на себя, холод уже донимал основательно. Но про себя подумала, приглядываясь к зловонному тюремщику:
«Вроде не настолько он силён и проворен, но всё равно моего владения «юби дори» может не хватить для победы. Вот будь я мужчиной, да имей силу того же Зордевана, одним ударом свернула бы этой мрази голову!.. Да и снаружи надо осмотреться вначале, а уже потом вырываться».
Концы верёвок имели некое подобие карабинов, которые надсмотрщик пристегнул к своему поясу. После чего палкой стал выталкивать женщину наружу:
– Пошевеливайся! Не то каша пригорит без моего присмотра, будете потом жрать горелую. Хе-хе!
Снаружи оказалось сыро, пасмурно, холодно. Вокруг просматривалось с десяток таких же вигвамов или чумов, впритык установленных друг к другу в густом и невысоком подлеске. Видимо, здесь когда-то рухнуло несколько громадных деревьев, вот молодые растения и пытались занять освободившееся место.
Судя по репликам, старик оказался надсмотрщиком, и пленница здесь не одна. Иных насильников пока видно не было, и вокруг царила сравнительная тишина, никак не присущая большому скоплению народа. То есть появлялся неплохой шанс для побега. Только и следовало подхватить что потяжелей да проломить голову этому старому уроду. А потом уже убегать…
«Знать бы еще, в какую сторону!» – озадачилась Жармин, рассматривая густые кустики, в которые её подталкивали палкой.
– Ну! Быстро делай свои дела! – гаркнул старик. После чего, не отворачиваясь от присевшей женщины, посетовал куда-то в сторону: – Ещё одна дрянь проснулась!
– Так это она так орала? – вдруг басом ответил кто-то невидимый прежде в густой хвое. – Ха-ха! Хороша коза на вид, сменюсь – сам с ней побалуюсь.
– Помечтай, помечтай! – мерзко хихикнул старик. – Или забыл, что случается с теми, кто руки к чужим трофеям протягивает?
На это его невидимый собеседник не отозвался, только зафыркал с раздражением, словно конь. Из чего Дарья поняла две вещи: она уже чья-то собственность и вокруг усиленная охрана. Так просто в это странное временное стойбище ни войти, ни выйти. Поэтому мало старика просто оглушить или вывести из строя, надо знать ещё, сколько дозорных вокруг и где они расположены.
Не успела она встать, как рядом со стариком появился ещё один урод, напоминающий скособоченного бракованного колобка на тонких ножках. Вроде выглядел он моложе, зато оказался старшим в этой несуразной паре:
– Чего так долго ты с ней возишься?! Козлина старая! – ругался он тонким противным голосом. – Мне показалось, что она от тебя сбежала. Вот тогда бы тебя вождь точно на ремни порезал! Живей, живей!
Обратно в чум её не отвели. По обходной тропе они вышли на маленькую полянку, видимо, вырубленную в самой гуще подлеска. Там находился просторный навес, стоящий на толстых лесинах, и стол из грубых досок под ним, за которым одновременно могло усесться человек двадцать. Сейчас за ним сидело пять женщин, занимавшихся какой-то работой. И только с близкого расстояния стало понятно, что это такие же пленницы. Или уже постоянные, давние рабыни. Потому что на шее у каждой виднелся ошейник, а приваренная к нему цепь вела к лесинам навеса, обвивалась вокруг них и закрывалась на висячий замок.
Не успела ещё толком Чернова решиться на отчаянное сопротивление, как её грубо повалили на лавку, стянули шею чем-то холодным и шершавым, раздался щелчок, и пришло понимание ещё большей безысходности. Но заниматься духовным самоистязанием ей не дали. Грубо вздёрнули на ноги, потом принудительно усадили на лавку и проинструктировали:
– Работай как все! Будешь плохо справляться – жрать не получишь. Вообще будешь отлынивать – получишь пять ударов кнутом!
После чего оба надзирателя спокойно покинули поляну, даже не оглядываясь на пленниц. А у вздрагивающей Черновой появилась возможность пообщаться с себе подобными и понять суть предстоящей работы.
Она только начала присматриваться, как одна из женщин, лет тридцати, с синяками на лице и свежим кровоподтёком, узнала её:
– Жармин?! А ты как здесь оказалась? – Прозвучало так, словно сюда все приходили добровольно. Но Дарья сумела скрыть раздражение в голосе: