– Пороть их надо!
– Надо, – согласился Рундельштотт, – да я вот опоздал, а теперь поздно. Хорошо, вы все наверняка успели вовремя…
Таможенник нахмурился, буркнул:
– Хотелось бы, да тоже…
Уже без всякого интереса заглянул в самый толстый и яркий тюк, махнул рукой.
– Уезжайте. Вижу, не разбойники.
Я сказал со вздохом:
– Говорят, разбойники зарабатывают больше…
– Нет, – возразил Фицрой, – таможенники.
– Разбойники, – сказал я.
– Таможенники, – возразил он.
Рундельштотт прикрикнул:
– Перестаньте!.. Будете возить товары, а грабить запрещаю!
Я поторапливал коней, пока таможенник не сообразил, что его работу и разбойный промысел мы уравняли, только Понсоменер смотрит чистыми честными глазами, подспудного текста не понимает, вечное дитя этого странного мира.
Фицрой оглянулся в недоумении.
– Таможня, понятно… но почему в таком месте? Мы давно едем по Уламрии!
– Здесь была граница, – сообщил Рундельштотт. – Но короли Уламрии время от времени отщипывают от Нижних Долин земельные наделы… Так, понемногу, чтобы не начинать из-за пустяков войны.
Я сказал задумчиво:
– Экономика Нижних Долин впятеро мощнее уламрийской. Королева могла бы собрать и вооружить армию, способную захватить Уламрию, а то и Опалоссу.
Фицрой хищно улыбнулся:
– Может быть, к этому и ведет? Подождет, когда всех знатных глердов охватит праведный гнев…
Винринг величественен, это первое, что пришло мне в голову, как только увидел город. Вторая столица Уламрии, как пояснил Рундельштотт, а когда-то была первой. На широком холме со срезанной почти до основания вершиной блистает под оранжевым солнцем высокобашневый город, где все высокое, начиная от городских стен и заканчивая простыми домами, крыши которых выглядывают из-за стены слишком уж заметно.
– Крепкий город, – сказал Рундельштотт с грустью. – Сколько выдержал штурмов, осад, налетов!.. Только поэтому лет триста назад столицу и перенесли в более спокойное место.
Фицрой остановил коня, оглянулся, веселый и бодрый, шире открыл глаза, чтобы мы оценили и полюбовались на сияющую бездну его синих гляделок.
– Переодеваемся, – напомнил он. – В город едем! Не бродяги вроде… не буду показывать пальцем.
Рундельштотт и Понсоменер тоже покинули седла. Изорванную в лесу одежду в самом деле нужно сменить на чисто городскую, нарядную, словно никогда в лесу и не были, а только по широкой дороге от одного города к другому.
Фицрой разнарядился, как петух перед новыми курами: одежда расшита затейливыми рисунками из золотых нитей, золотая цепь на груди, дублет из тщательно выделанной кожи парадно-черного цвета, золото смотрится на нем особенно ярко, кожаные штаны и сапоги с высокими ботфортами, Рундельштотт хоть и в плаще, но сменил на расшитый и с оторочкой рыжим мехом, Понсоменер и я в одеждах простых горожан, не богатых, но и не бедных, а так, чтобы нас меньше всего замечали.
Подъехали к воротам ближе, уже замечая на стенах следы от ударов камней из катапульт и требушетов. Кое-где даже выбоины от тарана, хотя что за сумасшедшие тащили таран вверх по склону, да и бить приходилось под углом, это уже совсем от отчаяния, чтобы потом доложить своему королю насчет недостатка боевой техники.
Проезжая ворота, я даже плечами передернул в нервозности: стена настолько широка, что по верху четверо воинов пройдут в ряд, однако некоторые зубцы повреждены, а другие и вовсе сбиты камнями из метательных машин.
Рундельштотт заметил мой взгляд, кивнул.
– Не стали восстанавливать. Столицу перенесли, а здесь ни к чему… Так что город в некотором упадке.
Фицрой сказал с уважением:
– Но боевого духа не растерял.
– Уламрийцы, – ответил Рундельштотт с легким презрением.
– Разве это плохо? – спросил Фицрой. – Умеют себя защитить.
– Особенно на чужой территории, – буркнул я. – Не очень хороши для соседей.
Рундельштотт сказал мирно:
– К счастью, мы местным не интересны.
– Ничего, – возразил Фицрой, – мы этот интерес пробудим.
– Уламры, – повторил Рундельштотт. – Они считают себя самым великим народом.
– Вот и прекрасно, – шепнул я. – Кто-то из великих велел жить незаметно.
Фицрой услышал, в изумлении вскинул брови.
– Это что же, мне и шляпу с пером нельзя? Хорошо, что я не великий.
– Это про других великих сказано, – пояснил я. – Которые не стремятся ими быть, но становятся.
Понсоменер ждал нас на перекрестке, и снова я обратил внимание на его коня, словно блестящая статуя, даже ухом не шелохнет в такие вот минуты покоя.
– Вон там постоялый двор, – сказал он, – а на той стороне через два дома гостиница.
– И что предлагаешь? – спросил я с интересом.
Фицрой превратился в слух, Понсоменер вообще ничего не предлагает, он исполнитель, а сейчас я вообще ставлю его перед выбором.
– Гостиницу, – ответил Понсоменер без малейших колебаний и тут же пояснил: – Хорошая дорога для отступления, широкие окна во двор и на улицу, близко базар…
Фицрой с энтузиазмом потер ладони.
– Базар?.. Хорошо! Надо заглянуть, а то у меня прохудилось тут… что-то. Ага, подошвы. Много в седле сижу. Поеду вперед, закажу номера и обед, а вы тут философствуйте, у меня от умных разговоров голова болит и есть сразу хочется.
Рундельштотт усмехнулся, но смолчал, мы двигались по улице молча, прохожих хоть и не толпы, но гнать коня галопом, как Фицрой, улюлюкая и размахивая плетью, слишком уж по-мальчишечьи…
Фицрой к нашему приезду в самом деле успел заказать номера и обед, нам сказал бодрым голосом, чуть не подпрыгивая от страстного желания ринуться на улицу:
– Вы тут устраивайтесь, а я спущусь вниз, узнаю новости. Вдруг принцессу провезли вот прямо только что перед нами?
– Узнавай, – согласился я без энтузиазма, – только не начинай.
– Чего? – спросил он с подозрением.
– Ничего не начинай, – посоветовал я. – Знаю, что такое дивный меч в руке и простая с виду рубашка, что крепче кольчуги. Разве это не повод для драки?..
– Ни о какой драке и не думаю, – возразил Фицрой. – Чего ты на меня такие несправедливые наговоры? Мастер, видите, как он на меня клевещет?
– Репутация, – объяснил я.
Рундельштотт сказал задумчиво:
– Может, ему лучше меч оставить здесь?
Фицрой одним прыжком оказался у двери.