Я смотрел в изумлении.
– Откуда знаешь?
Рундельштотт подтвердил:
– Верно, так было. Возможно, твой друг не только по бабам?
– Догадываюсь, – согласился я. – Темная лошадка. То ли глубоко законспирированный агент иностранного влияния, то ли вообще не человек, а непонятное что-то.
Фицрой сказал обидчиво:
– Сам ты непонятное что-то. А я очень даже понятное, но только не всем, не всегда и не каждому всякому тут.
– Про бинокли не забыли? – спросил я. – Только не высовывайтесь слишком уж. Скромнее надо быть. Вы зрители, а не актеры.
Оба вытащили бинокли, началось сопение, автоматическая подстройка фокуса облегчает наведение на резкость, но оба никак не привыкнут, что при малейшем движении пальцев изображение прыгает на сотни шагов в сторону.
Рундельштотт первым додумался не только прижаться к стволу дерева, но и руку с биноклем упер так, что изображение стабилизировалось по всему экрану.
– Как же хорошо, – выдохнул он. – Даже страшно. Трудно поверить, что вот тот часовой не видит меня… Прямо в лицо мне смотрит!
Я молча всматривался в мрачную крепость-тюрьму. Что-то подобное уже видел. Тауэр, Бастилия, но те практически в центре столиц, а это, скорее, Гуантанамо, секретная тюрьма вдали как от столицы, так и вообще от чужих глаз.
И гарнизон здесь явно не имеет связи с остальным миром. Разве что раз в год сюда привозят жалованье, а так местным стражникам наверняка просто запрещено отлучаться. Ну может, не раз в год, а раз в полгода или даже в квартал, такие места не должны быть посещаемыми часто.
– Лес далеко, – пробормотал Фицрой, – не подобраться. Даже кусты, сволочи, повыдергивали!
Рундельштотт сказал с иронией:
– И траву срезали, чтобы в высокой не подбирались. Фицрой, не всегда против нас только люди, иногда и природа подножку дает. Земля плохая, не видишь? Сплошная глина да камень. Потому не растет. Чтобы обезопасить крепость, достаточно на выстрел из лука вырубить лес и кусты, а здесь до края поляны на коне скакать и скакать…
Он говорил вроде Фицрою, но взгляд остался отстраненным, ладони соединил в замок в привычном жесте, но пальцы двигаются, вяжут некие символы.
Я поймал себя на странной мысли, что я тоже вот так двигал ими, управляя как аппаратурой дома, так и программами на мониторе, пока не была создана концепция умного дома, настроенного на владельца, и воплощением стала личная программа, которой можно было придавать любой облик, пол, возраст, а главное, характер и точную настройку на свои запросы.
Может быть, сказал мой гадкий внутренний голос, потому у них все и рухнуло, когда эти управляющие домами функции начали управлять и городами? А потом и вмешивались в жизнь людей? С чем одни радостно согласились, а другие совсем наоборот?
Иосиф Виссарионович мудро говорил: доверяй, но проверяй, а древние, возможно, слишком уж доверились, контроль потеряли…
– Нам нельзя высовываться, – сказал Фицрой зло. – Думаю, там с крыши по сторонам посматривают!..
– А что им еще делать? – согласился я. – Даже свободные от дежурства будут торчать наверху.
– Это лучше, – согласился Фицрой, – чем в четырех каменных стенах, будто тоже заключенные. Хотя, конечно, игру в кости никто не отменял… Да и женщин, думаю, каких-то держат на кухне для разных нужд. И в прачечной.
– А еще парочку служанок почище, – подсказал я, – что прислуживают принцессе. Так что не такая уж и ужасная у них служба. Это я к тому, что жалеть нам их незачем.
Он спросил деловым тоном:
– Полная зачистка?
– А нам нужны свидетели? – спросил я. – Пусть все останется тайной. Кто здесь был, сколько нас… Вообще химеры мы или драконы – пусть останется, если сможем, загадкой. Конечно, это идеальный вариант…
– А идеального ничего не бывает, – буркнул Рундельштотт.
Фицрой сказал с тоской:
– Идеальнее было бы, перехвати мы их в дороге!
– Еще идеальнее, – сказал я, – перебить нападающих во дворце тетушки принцессы. Но мы имеем дело с реальностью. Так что смотрите во все глаза. В первую очередь нужно выяснить одну важную деталь…
Фицрой спросил жадно:
– Какую?
Я смолчал, всматриваясь в окуляр, программы зафиксировали объект, и теперь изображение не прыгает, можно медленно увеличивать картинку, рассматривая даже прыщи на мордах часовых, но это чересчур, нам важнее более общая картинка…
Фицрой смотрел на меня в ожидании, Рундельштотт поморщился, ответил нехотя:
– Сперва нужно убедиться, здесь ли принцесса.
Фицрой не обиделся, даже хохотнул:
– А что, был бы красивый провал!.. Ворвемся, всех разнесем в клочья, а в самой охраняемой комнате никого…
Долго рассматривали сверху донизу, Фицрой зябко передернул плечами.
– Какая-то негостеприимная крепость, – обронил он. – Или у меня со вкусом что-то не то?
– Я бы тоже не стал покупать, – согласился я. – Под летнюю резиденцию.
Рундельштотт напомнил строго:
– Это тюрьма!..
– Здорово живут, – сказал я.
– Для королевских особ, – добавил Рундельштотт. – И лордов, не ниже титулом, чем герцоги. Потому здесь и охраны больше, чем… Король понимает, что боевая дружина какого-нибудь герцога может попытаться вызволить своего господина, потому это не просто тюрьма, а крепость.
Я медленно двигал объективом, всматриваясь в окуляр, с той стороны крепости две башенки, не слишком высокие, но так, чтобы смотреть и поверх далекого леса.
Сам лес, как я сказал себе еще раз, избегает каменной пустоши, где негде пустить корни, а на всем расстоянии между крепостью и лесом нет даже кустарника, а только низкая трава, в которой не спрятаться и мелкой собачонке.
Тюрьма тюрьмой, но шагах в полусотне в сторонке достаточно просторная конюшня и даже, как я понимаю, а между нею и крепостью прокаленное и усыпанное углями место, а вокруг квадратом положены толстые ошкуренные бревна.
Две толстые рогатины, вбитые в землю по краям напротив одна другой, ясно указывают: здесь то, что потом станет популярными шашлыками, а пока здесь без всяких выпендренов жарят на вертеле целиком оленей, кабанов, но могут и быка.
Понсоменер сказал до жути равнодушным голосом:
– Похоже, там их сотни.
– Да хоть тысячи, – сказал Фицрой отважно. – Нам все равно не пройти!.. Да и вообще… Судя по тем глердам, принцессе здесь не скучно. Думаю, эти красавцы выказывают ей все знаки внимания.
Я пробормотал:
– Да при чем здесь интересы принцессы?.. Нам на них насрать. Как и вообще всем. Женщина – всего лишь функция, а принцесса – тем более.