– Слушаю, алё.
Савва встал, закрыл дверь на кухню, чтобы голос гостя не разбудил родителей.
– Вы сделали работу? – заговорил в клипсе телефона неприятно-скользкий мужской голос.
Кеша сглотнул, бледнея, пальцем ткнул в браслет.
Савва понимающе кивнул.
– Н-нет, – ответил Кеша.
– Напоминаем, осталось два дня…
– Отстаньте! – вдруг вспылил Кеша. – Я не буду заниматься разработкой ваших убойных планов!
Савва вскинул голову, протестующее махнул рукой, но Кеша уже заканчивал:
– Верните украденное, воры! Я в полицию заявлю!
Абонент выдержал паузу, голос его стал ледяным.
– Вы подумали о последствиях?
– Да! Мы вас найдём!
Савва одним движением снял с уха Кеши клипсу, нацепил на своё ухо, отобрал у него айком.
– Даём вам сутки на размышление, – сказал обладатель «скользкого» причмокивающего голоса. – Не одумаетесь – пожалеете!
– Эй, господин хороший, – проговорил Савва обманчиво дружелюбным тоном, – даю вам минуту на размышления: не трогайте Иннокентия, не играйте с огнём! Кстати, это не вы побаловались в аэропорту и убили мою жену?
Голос выдержал ещё одну паузу, стал брезгливым:
– Господин Бекасов? Вас пока просто предупредили – не вмешивайтесь.
Савва потемнел.
– Послушай, «шестёрка» ПСП! Видит бог, я не хотел вмешиваться, но теперь вмешаюсь обязательно! Мало того, обещаю вас из-под земли достать и обратно закопать! Как понял?
Динамик айкома хрюкнул и запиликал гудочками отбоя. Неизвестный абонент Кеши выключил связь.
Приятели посмотрели друг на друга.
– Дурак! – прошипел, оскалясь, Савва.
Кеша виновато поёжился.
– Я не хотел…
– Я о себе. Тебе не надо было впрямую отказываться от задания, я бы предпринял кое-какие шаги, попробовал бы выйти на заказчиков.
– Я не думал…
– Думать полезно всегда.
– Что будем делать?
Савва отдал Кеше айком.
– Ждать.
Два дня после похорон Лилии Савва провёл как в тумане, ни о чём не думая, автоматически исполняя обязанности начальника службы внутренней безопасности, лаконично отвечая на вопросы сослуживцев и не поддерживая никаких бесед.
Виктория повела себя в высшей степени деликатно, понимая его состояние, зря не вызывала, распоряжениями не злоупотребляла и даже не показывалась лишний раз на глаза, зная, что похожа на погибшую, как сестра-близнец.
Особенно трудной оказалась ночь после похорон.
Такой смертной тоски он не переживал никогда! Не помогали ни попытки переключиться на проблемы, свалившиеся на Иннокентия, ни грубые методы расслабления наподобие стакана коньяку, ни медитации. Перед глазами всё время стояла Лилия, смеющаяся, протягивающая к нему руки, и это было совершенно невыносимо! Савва искусал подушку, прежде чем немного успокоился, и долго стоял под холодными струями душа, глотая слёзы и унимая в груди рыдание…
В четверг он забрал машину Лилии со стоянки в аэропорту Домодедово, отвёз родителей в Малоярославец, появился на работе, получил отпуск и поехал на кладбище. Просидел у могилы полдня. Вернулся домой, чувствуя себя снятым с креста, попил чаю и лёг на диван, не раздеваясь. Забылся на пару часов. Ночь просидел в кресле перед фотографией Лилии, утром следующего дня поехал в Совбез, обсудил с Петровичем текущие дела, забыв, что находится в отпуске, и снова поехал на кладбище.
Кто-то звонил ему, выражал сочувствие, он благодарил. К вечеру обнаружил, что небрит, тщательно побрился, словно собирался на приём к президенту, вспомнил о Кеше.
Завлаб обрадовался звонку:
– А я боялся тебя потревожить! Как ты?
– Нормально, – сухим голосом ответил Савва. – Выплываю. Сижу дома, перебираю Лилины вещи. Что у тебя? Звонили?
– Был звонок, адресат неизвестен, но никто ничего не спросил. Сижу дома, как и ты, восстанавливаю по памяти текст диссера, собираю второй экземпляр умсорика.
– Обедаешь дома?
– Только утром кофе пью, а так хожу в кафешку неподалёку, к Вовке Баранову в гости заходил.
– Слежки не заметил?
– Н-нет, а что, думаешь, будут следить?
– Ты их огорчил отказом, всё может случиться, подстрахуйся на всякий случай, а если заметишь подозрительную возню – звони мне.
– Лады, – пообещал Кеша.
Мысль заняться поисками заказчиков Рудницкого возникла сразу после разговора с ним, но осуществлять задуманное Савва начал только утром в субботу, двадцать первого августа. Инициировал расследование эпизод с инвалидом, произошедший в торговом центре «Ариэль» на Дмитровке, куда Савва заехал купить кое-каких продуктов; холодильник после похорон опустел напрочь, надо было хоть как-то утолять голод, а по ресторанам одному ходить не хотелось.
Первый этаж торгового центра занимали продовольственные ряды и стенды с напитками.
Савва покидал в тележку пакеты с зеленью и овощами, рис, муку, молоко, выбрал травяной чай с эхинацеей, кофе, взял зачем-то бутылку грузинского вина «Твиши» и закончил поход у ряда касс.
Народу утром в центре было немного, работали все кассы, но только две из них были заняты, отпускали покупателей. Остальные ждали, скучая.
Перед Саввой прошёл, прихрамывая, худенький светловолосый парнишка в сером плащике на клетчатую рубашку, с рюкзачком за плечами. Одна рука у него была прижата к боку, маленькая и сухая, второй он толкал перед собой тележку, на дне которой сиротливо лежал батон белого хлеба и пакет кефира. Парнишка встал перед Саввой, и тому пришлось переехать к соседней кассе, чтобы не терять время.
И в этот момент к кассе, куда толкнул тележку парнишка-инвалид, подошли двое мужчин специфической наружности, в кожаных чёрных куртках и выгоревших до голубизны джинсах. Один – жилистый мосластый брюнет, заросший чёрной щетиной, с шапкой курчавых волос, второй – толстомордый шатен, носивший рыжеватые усики, подстриженный особым образом: по вискам ползли дорожки выбритых волос, складываясь в узор, напоминавший иероглифы.
Брюнет сунулся к кассе перед парнишкой, хотя свободных касс хватало, оттолкнул тележку, процедив:
– Подождёшь.
Толстомордый хохотнул.
Тележка поехала в сторону, потянула парня, он споткнулся и упал.
Савва, оглянувшийся на шум, отставил свою тележку, помог парнишке подняться, увидел в голубых светлых глазах боль и недоумение, подошёл к брюнету, сунувшему кассиру бутылку водки и банку с солёными огурцами.