Таге взвесил письмо на ладони и вытащил из конверта. Это был замечательный лист бумаги с цветочками, сложенный вдвое. Он ожидал снова увидеть рукописный текст, однако, развернув письмо, обнаружил, что оно четко написано на машинке. Мужчина быстро читал его, чтобы поскорее избавиться от мучений, и созрел для глотка вишневой настойки, когда дошел до места, где было написано, что она подарит ему десять миллионов, если он к определенному времени прибудет в определенное место в Копенгагене. Таге выпустил письмо из рук, и оно скользнуло на бетонный пол, при этом из конверта выпал второй листик.
И тут мужчина увидел, что к нему скрепками прикреплен чек, а на чеке стоит его имя и сумма в две тысячи крон.
Так много денег давно не попадало ему в руки – единственное, о чем он мог сейчас думать. Все остальное казалось нереальным. Какие-то миллионы, болезнь Нэте… Все остальное!
Две тысячи крон, черным по белому! Даже в бытность свою моряком Таге не получал столько в конце месяца. И когда трудился на прицепном заводе до того, как тот переехал в Нёрре-Обю и избавился от пьянчужки.
Он отсоединил чек и слегка подергал его.
Да, самый что ни на есть настоящий.
Нэте была веселой, а Таге полон сил. Когда к единственной фермерской корове привели быка, она спросила, есть ли у него такой же ствол, а когда Таге продемонстрировал свое достоинство, она завопила от восторга, словно это была одна из шуток, отвешенных ее братьями-близнецами. Даже целуясь с ним, она оставалась бесшабашной и беззаботной, и Таге был счастлив. Он подбирался к ней, желая попробовать совокупиться, ибо его мысли о Нэте всегда были связаны с такими темами, несмотря на то, что она оформилась как женщина совсем недавно. Красивая солдатская форма коричневого цвета, пилотка, заткнутая за лямку, тонкая талия – и вот, благодаря быку с коровой, вступившим в неизбежный ежегодный ритуал, его внешний вид подействовал на нее в нужном направлении.
Нэте считала Таге взрослым и правильным, и когда он попросил ее раздеться на чердаке и осчастливить его, не стала колебаться. Да и зачем? Ведь все утверждали, что так все и происходит между самцом и самкой.
И поскольку ничего страшного не произошло, они случайным образом подтвердили то, чему уже были обучены: ничто не может сравниться с тем блаженством, какое может дать близость их тел.
В пятнадцать лет девушка забеременела. И хотя она сама была счастлива и сказала Таге, что теперь они будут вместе на всю жизнь, он напрочь отказался от отцовства. Он закричал, что если даже действительно является отцом ее отпрыска, то это приведет к беде, потому что Нэте несовершеннолетняя, а значит, его могут обвинить в уголовном преступлении. А он не собирается за решетку.
Отец не долго верил объяснениям Нэте. Он жестоко поколотил Таге, но тот все равно продолжал все отрицать. Его собственные сыновья тоже увиливали от расспросов, поэтому пришлось поверить парню.
С тех пор Таге никогда не встречался с Нэте. До него доходили кое-какие слухи про нее, и иногда он испытывал сильное чувство стыда.
В конце концов он предпочел обо всем забыть.
Таге готовился в течение двух дней. Погружал руки в смазочное масло, растирал и скоблил до тех пор, пока растрескавшаяся кожа не стала розовой и приятной на взгляд. Брился несколько раз в день, пока снова не стал гладким и лоснящимся. В парикмахерской Таге встретили как блудного сына, но стрижка, мытье и обильная обработка туалетной водой были произведены с такой дотошностью, на какую способны только настоящие специалисты. Зубы он полировал пищевой содой, пока не закровоточили десны. После чего отражение Таге в зеркале стало напоминать эхо былых времен. Если ему причитается десять миллионов, он должен принять их подобающим образом. Пускай Нэте увидит его таким, словно он прожил достойную жизнь. Она должна увидеть в нем того парня, который однажды заставлял ее смеяться, и подойти к нему с гордостью.
Он сильно переживал. Каким образом ему на пятьдесят восьмом году жизни подняться со дна и выглядеть состоявшимся человеком? Ведь на него будут направлены пристальные и, возможно даже, враждебно настроенные взгляды.
По ночам Таге мечтал, что его уважают, ему завидуют, что вернулись былые времена. Черт его знает, зачем вообще жить в этом жалком обществе, какое смотрит на него, как на чумной бубон. Черт его знает, зачем жить в населенном пункте с менее чем полутора тысячами жителей, где даже железная дорога зачахла, а настоящей гордостью города считалась прицепная фабрика. Давным-давно она переехала, а на ее месте образовалась новая народная школа с убогим названием «Северная народная школа мира».
Таге отыскал самый большой мужской магазин в Богенсе и приобрел там прекрасный блестящий костюм с синеватым отливом. Продавец, криво улыбнувшись, назвал его последним писком моды. С учетом громадной скидки костюм стоил ровно столько, чтобы от записанной в чеке суммы осталось некоторое количество крон на бензин для мопеда и билет из Эйбю до Копенгагена.
Триумфальный момент его жизни настал, когда Таге взгромоздился на свой «ВелоСолекс» и помчался по городу. Никогда еще взгляды, обращенные в его сторону, не были такими приятными для него.
Никогда еще Таге не был настолько готов принять свою судьбу, какой бы она ни была.
Август 1987 года
На протяжении 1980-х Курт Вад с большим удовлетворением наблюдал, как консервативные настроения все больше охватывали общество, и вот теперь, в конце августа 1987 года, почти все средства массовой информации предсказывали победу на выборах буржуазному крылу.
Это было благодатное время для Курта Вада и его единомышленников. Партия прогресса яростно ополчилась против иностранцев, и постепенно все больше и больше христианских общин и национальных объединений группировались вокруг опытных агитаторов-популистов, которые умело размахивали над головой кнутом, ополчившись против морального разврата и разложения, не выказывая ни малейшей мягкости и сентиментальности по отношению к общепринятым принципам прав человека.
Концепция основывалась на том, что люди не рождаются равными и для равенства и с этим надо смириться и принять как должное.
О да, время было просто прекрасное для Курта Вада и отстаивания его целей. Постепенно фолькетинг и определенные общественные движения стали позитивно относиться к партии. Одновременно хлынули потоки вложений в любимое детище Курта, компанию «Чистые линии». Над ней он упорно трудился с целью развить ее в партию со множеством локальных объединений и представительством в Кристиансборге. С этими переменами в сфере морали словно произошел возврат к 30-м, 40-м, 50-м годам; по крайней мере, было очень далеко от отвратительных 60-х или 70-х, когда молодежь с шумом выходила на улицы и проповедовала свободную любовь и социализм. Тогда убогие личности из самых низов общества возвысились, а асоциальное поведение объяснялось виной государства и самого общества.
Нет-нет, теперь все обстояло иначе. Теперь, в 1980-е, каждый превратился в кузнеца собственного счастья. И некоторые ковали его весьма успешно, что было заметно, ибо каждый божий день в «Чистые линии» Курта поступали добровольные взносы от порядочных граждан и общественных фондов.