А высокий человек рассказывал о повседневных подвигах железнодорожников, об опасных рейсах, о взорванных путях, которые приходится срочно чинить под обстрелом неприятеля. Он назвал незнакомые Ваську фамилии погибших на почетном посту. В рядах железнодорожников произошло взволнованное движение, и наступила скорбная тишина. Ноги у Васька ослабели. Андрейка крепко, до боли, сжимал его опущенную руку и с испугом глядел в лицо выступавшего человека. Старый мастер тоже забеспокоился; покручивая темными вздрагивающими пальцами седые усы, он натужно, по-стариковски откашливался и, опустив голову, глядел себе под ноги.
— Товарищи железнодорожники! В нашем полевом госпитале… — высокий человек на секунду остановился и оглядел собравшихся, — лежит известный вам челочек, знатный машинист Павел Васильевич Трубачев.
При имени отца Васек рванулся и застыл, ощущая огромную, непосильную для сердца тоску. Он не слышал, как приезжий рассказывал о санитарном поезде, который Павел Трубачев вывел сквозь линию огня; он не слышал поднявшегося вокруг шума и громких аплодисментов; он не видел, как оратора сменил старый мастер, как, подняв вверх темную жилистую руку, призывал он всех железнодорожников в это тяжелое для Родины время стоять на своем посту, как стояли погибшие герои, как стоял их товарищ — коммунист Павел Трубачев… Онемевший и испуганный, Васек ждал единого слова… единого слова, что отец будет жив, что он еще вернется к нему, к сыну…
Он ждал, а глядя на него, железнодорожники взволнованно переговаривались между собой, с нервной торопливостью свертывали цигарки, рассыпая махорку и пуская изо рта короткие клубы дыма. Васек вдруг почувствовал, что Андрейка выпустил его руку и куда-то исчез. Он машинально поднял голову. Маленький деповщик стоял перед высоким железнодорожником и, глядя ему в лицо, строго допрашивал:
— Жив Павел Трубачев? Какие раны у него? Что же не сказали сразу, товарищ? Сын его здесь — сочувствовать надо!
— Жив, жив! Контузия у него тяжелая. Надеяться надо — на поправку пойдет! — быстро заговорил приезжий, разыскивая глазами Васька.
Кто-то одобрительно похлопал Андрейку по плечу. Железнодорожники зашевелились, подходили к Ваську, ласково заговаривали с ним. Старый мастер, растроганный до слез, прижал голову Васька к пахнущей паровозным маслом куртке и торжественно сказал:
— Гордись своим отцом, Васек, да гляди, чтобы и он мог порадоваться на сына!
А в толпе уже мелькали озабоченные лица Саши Булгакова, Одинцова, Малютина и остальных ребят. Андрейка яростно пробивал им дорогу, громко говоря:
— Посторонитесь, граждане! Пропустите товарищей Васька Трубачева! Пропустите товарищей Трубачева!..
Когда митинг кончился, Васек, не помня себя, побежал в госпиталь.
— Я к тете Дуне пойду! — крикнул он товарищам, поспешно взбираясь на пригорок.
— Приходи на стройку! — напомнили ему вдогонку ребята. Все были взволнованы и возбуждены неожиданной вестью. Андрейка проводил новых знакомых до Вокзальной улицы.
— Уходишь уже? — с сожалением говорили ребята, пожимая его маленькую крепкую руку.
— Работать надо!
— Как же это? Только что подружились — и уже расстаемся! — огорчался Мазин.
— Знаешь что, Андрейка: кончишь работу — приходи к нам на стройку. Мы сегодня долго там будем, — сказал Саша.
— Конечно. Посмотришь нашу школу. Да и вообще, как-то расставаться не хочется. Новость такая у нас! Ведь столько времени от Павла Васильевича писем не было… А Васек-то, Васек! Я чуть не заплакал, честное слово! — растроганно говорил Одинцов.
— Сейчас он тете Дуне скажет — вот она разволнуется! — обеспокоился Саша.
— Железнодорожник сказал, что Павел Васильевич поправится, — припомнил Сева.
Мальчики остановились.
— Приходи, Андрейка, а? Придешь?
Андрейка мягко улыбнулся. Глаза у него были добрые, лучистые, лицо нежно розовело пол веснушками. Саша порывисто обнял его:
— Хороший ты, Андрейка!
Андрейка застеснялся и решительно сказал:
— Обязательно приду! Кончу работу — и приду. Прощайте пока!
Ребята пошли к школе. Всю дорогу, перебивая друг друга, говорили о неожиданном известии.
Первый человек, кого они увидели на улице около школы, была мать Нюры Синицыной. Она, запыхавшись, шла по тротуару с ворохом кисеи, выкрашенной в бледно-зеленую краску.
— Мария Ивановна, у нас такая новость! Отец Васька нашелся! Он в госпитале! Поправляется! — бросились к ней со всех сторон ребята.
Мать Синицыной растерялась от неожиданности, обвела глазами возбужденные лица.
— Он давно не писал, мы так боялись за него… Ведь у Васька нет матери, один отец! — торопливо, как своему близкому человеку, объясняли ребята.
— Васек к тете своей побежал! Сейчас ей скажет, — сообщил Петя Русаков.
Губы у Марии Ивановны дрогнули, глаза наполнились слезами.
— Вот как бывает в жизни! Вот как бывает с людьми! — тихо, словно отвечая самой себе, пробормотала она и вдруг, оглянувшись на дом, озабоченно зашептала: — Гости в школе — сам генерал Кудрявцев и секретарь райкома… А я кисейку покрасила на занавески, только повесить не успела. Вот домой за нею ходила. Бегите, мальчики, наверх — может, пока они будут внизу, мы хоть в учительской повесим!
— Гости?.. Генерал Кудрявцев? Секретарь райкома? — живо заинтересовались ребята.
— Секретарь! Это тот, что был у нас, помните? — сказал Сева.
— Бегите, бегите скорей! Молоток берите, гвозди… — торопила Мария Ивановна.
— Да они приехали дом смотреть, им наши занавески ни к чему… — сказал Петя Русаков.
— Мало что дом! Занавески тоже нужны… — прервал его Мазин, захватывая из рук Марии Ивановны ворох кисеи. — Саша, беги вперед, за гвоздями, спроси у Грозного. Идемте, Мария Ивановна. Мы живо все сделаем!
Ребята пошли за ним. Проходя мимо участка Алеши Кудрявцева. они ахнули. За утро здесь вырос большой кусок забора. Желтели новые столбы и аккуратно прибитые штакеты. Несколько мальчиков вместе с Алешей Кудрявцевым еще возились неподалеку, что-то доделывая.
— Не останавливайтесь и не смотрите! — быстро шепнул Одинцов. — Рано им еще торжествовать!
— Материал из лесу уже привезли? — спросил у Синицыной Саша.
— Сейчас, верно, привезут. С утра поехали, — ответила та.
Мальчики прошли мимо нового забора, стараясь казаться равнодушными.
* * *
А в госпитальной кухне, обняв за шею тетю Дуню, Васек тихонько утешал ее, незаметно вытирая рукавом и свои слезы. Весть о том, что Павел Васильевич нашелся и лежит в госпитале, потрясла Евдокию Васильевну. Ей сразу представилась палата, где на одной из коек мечется и страдает ее Паша. Не имея возможности бежать к нему, помочь, облегчить муки близкого, родного человека, она тихо плакала, не вытирая безудержно катившихся по щекам слез.