– Какие письма? От Лины? – всполошилась Динка.
– От Лины, от дяди Леки...
– А от Кати?
– Катя написала дяде Леке... У ней родился мальчик!
– Мальчик! – подпрыгнула Динка. – Хорошенький?
– Наверно, только он еще совсем грудной... Идем скорей!
Девочки вбежали в комнату. Динка ревниво оглядела отложенные на столе листки.
– Мамочка! Вы уже все прочли?
– Тише! Мама читает, – остановила ее Алина.
После многих низких поклонов Лина писала, что они с Малайкой каждый день всех вспоминают и беспокоятся.
– «...Так бы и полетела я к вам, – писала Лина, – а уж об Никиче и говорить без слез не могу, совсем затосковал старик – одна ему отрада ваши письма... Живет он у нас на покое, смотрю за ним, как за родным отцом, но все его к вам тянет... Вот, говорит, съезжу, посмотрю на них еще разок, а тогда и помереть можно... Как ни скучает, а ты, андел мой, милушка, не зови его, стариков с места на место таскать не положено, а уж Никич наш и без того плох, все ночи кашлем мается...»
– Ох, мамочка... – умоляюще прошептала Динка. – Возьми его скорей!
– Пошлем телеграмму, да, мамочка? – взволновалась Мышка.
– Конечно, пошлем, это же папин друг! – поддержала сестер Алина.
– Надо бы взять Никича, – несмело отозвался Леня. – Я бы здесь поухаживал за ним...
– Возьмем-то возьмем, об этом и речи нет, но, может быть, лучше подождать весны? Как бы он не простудился дорогой... – озабоченно сказала Марина.
Но Алина деловито предложила:
– Надо его самого спросить, когда ему лучше приехать!
– А пока давайте писать ему каждый день! – самоотверженно сказала Мышка – она терпеть не могла писать письма и никому не писала.
– Мышка, может, не соберется, а я буду! – пообещала Динка.
– Да хоть бы вы по очереди писали, а то такие лентяйки, не можете лишний раз послать старику привет, – расстроилась Марина.
В письме дяди Леки было сообщено, что у Кати родился мальчик, что сама Катя здорова, но мальчик часто простужается. О себе дядя Лека писал, что никак не может добиться от своего графа перевода в одно из черниговских имений, что граф купил землю в Крыму и хочет отправить его туда наблюдать за постройкой винного завода.
«...Ну, это мы еще посмотрим, – писал дядя Лека. – Теперь, родные мои, несколько слов о том, что вас больше всего интересует. Некоторые из наших знакомых выехали в Финляндию, в том числе и Скворцов...»
– Папа... – прошептала Мышка.
Марина сияющими глазами посмотрела на детей.
– Бог знает, что я уже передумала...
– Скворцов – это папа? Он уже Скворцов? – шепотом допытывалась Динка.
– Ну да... Тише ты! Не повторяй зря, – остановила ее Алина. – Мама, читай...
– Что еще про папу? – нетерпеливо заглядывая в письмо, торопили девочки.
– Да... Значит, он был председателем... В первый раз мы не вместе... Интересно, как прошел съезд... Но тут об этом ничего нет... Ах, вот еще что-то о папе: «Скворцов передал мне через Кулешу деньги для вас. Забыл сказать, что Скворцов работает инженером путей сообщения... И еще у меня есть приятная весточка для вас – виделся я тут кое с кем из товарищей, все очень тепло расспрашивали о вашей жизни, о здоровье детей... И еще один человек, который подарил вам свою книжку «Моя новая мама», особенно интересовался, как ведет себя Динка...»
– Я? – встревожилась Динка. – Это про меня?
– Ну конечно... Вот читай... – показывая ей письмо, подтвердила Марина.
– Ай-ай-ай! Вот видишь! Там, наверное, все знают! – пугнула сестру Мышка, с трудом удерживая смех.
– А что же знают? Что знают? – не на шутку встревожилась Динка. – Я хорошая девочка... Я ничего такого не делаю...
– Но что-то дошло до них, уж там напрасно говорить никто не будет! – серьезно подбавила Алина.
– Да нет, – робко улыбнулась Динка. – Они просто ошиблись... Им про кого-нибудь другого сказали, а они подумали про меня... Правда, Леня?
– Да уж не знаю – правда ли, нет ли, – откашливаясь в кулак, пробормотал Ленька. – Вот мама напишет, как и что...
– Конечно! Ты напиши, мама, Динка хорошая девочка, даже голоса ее в доме не слышно... Ох, я делаюсь больной! – с огорчением сказала Динка.
Всем сделалось ее жаль.
– Ну, так это все выяснится! Правда всегда всплывет наверх, ты не беспокойся! – успокоила сестренку Алина.
– Нет, пусть мама сама напишет, а то, может быть, ничего и не всплывет, а я буду плохая! – закапризничала Динка.
– Я напишу, напишу! Давайте дочитаем письмо! Вот тут еще несколько строчек Лене... Вот: «...Ты, Леонид, там единственный мужчина, поэтому на тебя, вероятно, самые большие шишки валятся, но ты помни, что главное твое дело – учиться, все остальное суета сует!.. Пиши мне, если что нужно, я ведь для тебя такой же дядя Лека, как и для девочек...»
Леня с гордостью выслушал эти строчки и смущенно сказал:
– Какие тут шишки? И мужчин у нас не один, а двое... Я да Вася!
– Подумаешь! – фыркнула Алина. – Ты одних лет со мной... И не воображай, пожалуйста... Он да Вася! Какие мужчины нашлись!
– Ну, не спорьте, не спорьте! Вечно вы из-за всякой ерунды цепляетесь друг к другу! Пишите лучше письма! Я тоже сейчас напишу Никичу, что мы всегда будем ему рады, пусть едет когда хочет!
Девочки уселись писать письма. Динка звала дедушку Никича и просила его перед отъездом сходить на берег Волги, низко-низко поклониться и сказать, что одна девочка, Динка, – может, вспомнит Волга – вихрастая такая, на утесе часто сидела, будет помнить ее... по гроб жизни...
Динка громко засопела и, заслюнив свой конверт, поспешно выбралась из-за стола.
Над головой Динки сгущались черные тучи... Уже не раз классная дама вызывала в учительскую Алину и жаловалась ей, что во время уроков девочка смешит подруг, а на переменках устраивает целые представления, копируя учителей и даже начальницу.
Алина чуть не плакала. Она училась на пятерки, и ее поведение, так же как и отметки и поведение Мышки, служили примером для других учениц.
– Мама, делай что-нибудь с Динкой, она же позорит нашу семью! – в отчаянии жаловалась матери Алина.
Но Марина так закружилась со своими делами, с уроками стенографии, которую она теперь изучала, надеясь получить более выгодное место, что когда поздно вечером наконец добиралась домой, то глаза у нее закрывались от усталости.
– Оставьте вы мать в покое, сами как-нибудь разберемся! – с досадой говорил Леня.