Динка подняла глаза на три березки и увидела, что листья их тоже пожелтели.
– Федорка! – растерянно сказала она. – Ведь это осень! Уже наступила осень!
Федорка кивнула головой, и веселое круглое личико ее затуманилось.
– Наверно, скоро вам уезжать? – забеспокоилась она.
– Да-да, скоро... – машинально ответила Динка. Словно очнувшись от долгого сна, она вдруг увидела выросшие на полях стога, скошенное жито. Вспомнила песни жнецов.
Все это было уже давно-давно...
– Осень, осень! Значит, уже скоро у Лени экзамены!
Динку вдруг охватило страшное беспокойство, и утром, рано вскочив, она стала собираться в город.
– Мама, я поеду с тобой! Я очень соскучилась по Лене...
– У Лени через три дня экзамены, ты можешь ему помешать! – строго сказала Марина.
– Ни в коем случае не бери ее с собой, мама; она сорвет Лене все занятия, да еще в последние дни! – решительно запротестовала Алина.
– Конечно. Не надо тебе ехать, Диночка... Лене сейчас очень трудно, – вздохнула Мышка.
Но Динка как будто очнулась от долгого сна:
– Не говорите мне ничего, я все равно поеду! Я хочу быть с Леней...
Мать уехала. Сестры пробовали еще уговорить Динку, но она, молча сжав губы, собрала свой баульчик, сбегала попрощаться в экономию к Федорке:
– Вот тебе, Федорка, тетрадки, цветные карандаши... Я, может, еще приеду...
Федорка замигала длинными ресницами, вытерла концом платка круглые, как горошинки, слезы:
– Привыкла я до тебя...
Динка вытащила из кос новые ленты, сунула их Федорке и убежала. С Дмитро попрощалась весело, на ходу.
Видя, что все уговоры бесполезны, сестры тоже начали собираться.
Вечером, вернувшись со службы, Марина спокойно приняла эту новость.
– Ну что ж, ехать так ехать.
Потом она позвала Алину; они ходили по дорожкам, обнявшись, как две сестры, и о чем-то тихо, взволнованно говорили. Не говоря ни слова младшим детям, они допоздна мыли и прибирали хату, заставили Ефима наколоть дров и сложить их у печи.
– Я буду каждый день приезжать сюда, – говорила Марина.
Утром на пригорке Динка нежно гладила и целовала Приму. Они расставались на долгую-долгую зиму... Ефим брал лошадь к себе.
Лето кончилось... Динка шла через лес молча, с опущенной головой.
«Если б только Леня выдержал экзамены, – думала она, – если б только выдержал! Тогда и осень и зима – все было бы хорошо!»
Через час Динка уже нетерпеливо звонила у двери городской квартиры.
– Тише! Не бренчи так! – стоя сзади нее с сумками и баулами, предупреждали сестры. – Они же занимаются!
Но по лестнице раздались быстрые шаги.
– Макака, ты? – обрадовался Леня. Динка без слов повисла у него на шее. – А я думал, вдруг не приедешь, а у меня экзамены... А вот ты и приехала... Теперь не бойся! Я выдержу! – взволнованно говорил Леня, не замечая сестер и матери. – Я при тебе ни за что не провалюсь!
Сестры молчали. Они вдруг поняли, как нужна, как необходима была мальчику в эти трудные дни его Макака.
Мать тоже молчала, с горечью думая про себя: «А мы могли бы не пустить ее...»
Леня вскочил рано, распахнул окно и тихо, торжественно произнес:
– Мой час настал!
– Наш час... – поднимаясь с кушетки, поправил его Вася. – Твой экзамен – это и мой экзамен! И никогда еще в жизни у меня не было более трудного и ответственного экзамена!
В столовой уже собрались девочки. Покашливая, вышел из своей комнаты Никич. Марина торопливо готовила завтрак.
– Леня, съешь ветчины!
– Нет, лучше два яйца и кофе!
– Обязательно выпей кофе! – наперерыв предлагали и советовали девочки.
– Не закармливайте его и не разнеживайте, он готов к бою! – шутил Вася.
Из спальни вышла Динка; на ней была новая парадная форма с белым передником, в толстых косках пышные белые банты.
«А эта еще куда разоделась?» – хотел сказать Вася, но что-то в лице Динки остановило его. Может быть, от пышности белых бантов, но лицо ее казалось очень бледным, она все время ежилась, как будто ее знобило... Это была Динка, но в то же время какая-то другая, жалкая, оробевшая девочка.
Леня взял с блюдечка стакан кофе, положил в него большой кусок сахара и, кивнув ободряюще головой, протянул его Динке.
Она покорно выпила и встала у двери.
– Диночка! Пусть Леня идет один, а мы с тобой будем ждать его около гимназии, – ласково сказала Марина.
Динка вопросительно взглянула на Леню.
– Конечно, Макака!.. Ты зато самая первая и узнаешь! – сказал Леня.
– Что узнаю? – испуганно спросила Динка.
– Ну, узнаешь, как я отвечал, как выдержал...
На губах Динки появилась слабая, неуверенная улыбка.
– Ну, пошли, Леонид! Пошли! – бодро сказал Вася и, проходя мимо Динки, ласково погладил ее по голове.
За воротами Вася остановился:
– Ну, дальше иди один, а я подожду тебя здесь!
Леня пошел. На углу он оглянулся. Вася Гулливер стоял неподвижно, засунув руки в карманы и подпирая спиной ворота.
Вася думал о доме, который стал ему родным... Как омрачатся, как будут горевать все эти дорогие ему люди, если Леня не выдержит экзамен! Как переживет это сам Леня? Как и чем успокоит их он, Вася? Тем, что снова и снова часами и днями они будут сидеть с Леней над учебниками?.. Нет, этого не должно случиться.
Около мужской гимназии, где на аллее в желтеющей листве каштанов раскрываются колючие гнездышки и из них, как новенькие, отполированные шарики, падают на землю коричневые каштаны, где беззаботные дети набивают ими свои карманы, взволнованно прохаживаются взад и вперед Марина с Динкой. Сегодня у Лени самый важный, последний экзамен...
– Ой, мамочка, мамочка! – шепчет Динка. – Может быть, сейчас его уже вызвали?
Марина тоже волнуется. Вот будет беда, если мальчик провалится. Он так много занимался, так осунулся за последние дни, стал как-то молчаливее, сдержаннее...
А еще месяц назад он шел с ней по улице и, разговаривая об экзаменах, храбрился и только, время от времени тревожно взглядывая на Марину, повторял:
– Вот будет штука, если я провалюсь...
И через несколько шагов опять:
– Вот будет штука...
«Хороша штука...» – грустно усмехаясь, думала Марина и, подбадривая мальчика, говорила: