«…Час нашего величайшего успеха приближается. Мы маршируем с нашими доблестными союзниками. Они рассчитывают на нас, а мы рассчитываем на них. Наши солдаты, моряки и летчики должны пронзать своими сверкающими взглядами врагов на фронте. Единственная дорога домой для нас лежит через арку победы. Блистательные войска Соединенных Штатов уже здесь или стекаются сюда. Наши собственные войска таким же числом, отлично обученные и прекрасно оснащенные, встают рядом с ними в духе подлинного товарищества. Их ведут командиры, в которых мы верим все. Мы требуем от нашего собственного народа здесь, от парламента, от прессы, от всех сословий такой же холодной, железной выдержки, такой же стойкости и крепости, какие сослужили нам хорошую службу в дни воздушного блица».
Можно было убедиться, что «Далила» кодировала фразы Черчилля в белый шум – замечательно ровное и неинформативное шипение. А затем, в процессе декодирования выходной сигнал восстанавливался: «…И я должен предупредить вас, что в целях обмана и дезориентации врага, а также военных учений будет много ложных тревог, ложных атак и генеральных репетиций. Мы тоже можем стать объектами новых типов вражеских атак. Британия может все выдержать. Она никогда не отступала и не терпела поражений. И когда будет дан сигнал, все мстящие нации бросятся на недруга и выбьют дух из жесточайшей тирании, которая стремилась помешать прогрессу человечества».
«Далила» действительно работала – и это было главное, несмотря на все ее недостатки. Алан создал изощренный образец электронной техники практически из ничего, и он работал! Его команда даже записала результат на подходящий 16-дюймовый диск и отвезла его на подпольную радиостудию в Симпсоне, поскольку в Хэнслопе не было соответствующего оборудования. На той студии у Алана лопнули подтяжки. И Гарольд Робин, главный инженер организации, дал ему ярко-красный корд от американского ящика для упаковки. С того дня Алан использовал его всегда в качестве подтяжек для своих брюк.
Как главные гусаки, они, наверняка, догадывались, что пророчества Черчилля были отчасти обязаны продолжавшейся поставке „золотых яиц“, как и тот факт, что к тому времени, как «Далила» закодировала его слова, они стали реальностью. Перехитрить немецкое командование удалось, и в критические моменты Нормандской компании Алан с коллегами наслаждались своим преимуществом слушать историю от другой стороны.
…«Далила» была закончена примерно в то же время, когда немцы сдались. И не было никакого особого стремления усовершенствовать ее характеристики ни для Японской войны, ни для использования в будущем. И улучшение ее базы было встречено со сдержанным энтузиазмом.
…В день победы в Европе, 8 мая 1945 г., Алан отправился вместе с Робином Гэнди, Доном Бейли и Аланом Уэсли на прогулку по окрестным лесам в Полеспери. «Что ж, война закончена, теперь вы можете рассказать все», – сказал Дон полушутя-полусерьезно. «Не будьте глупцом», – ответил Алан, и больше не произнес ни слова.
Уже к 1950 году Тьюринг стал изгоем, эдаким Троцким компьютерной революции. Примерно в это же время окупилась и работа над «Энигмой»:
«Я создал на манчестерском компьютере небольшую программу, используя лишь 1000 единиц памяти». Другими словами, он разработал шифр, который считал неприступным, даже со знанием текста.
Летом 1950 года он решил порвать со своей жизнью портфелей, домовладелиц и их фарфора. Тьюринг покупает дом в Вилмслоу – районе жилья для среднего класса в городе Чешире, что в десяти милях к югу от Манчестера. Дом был в викторианском стиле с общей стеной и располагался в районе, отдаленном от железнодорожной станции, который отделился от города в деревеньку Дин Роу. Прямо за ней расстилались холмы и поля района Пик. Здесь, по крайней мере, он обрел свободу. Тьюринг хотел жить один, однако наедине с собой он вряд ли был более одинок, чем среди сводящей с ума толпы.
Дом «Холимид» был большой, чем ему требовался. Немного по-барски, учитывая жилищный кризис 1950 года. Несмотря на то, что Тьюринг обставил дом весьма неплохой мебелью, в нем осталась атмосфера пустоты и некий налет временного жилища. Его представления о том, как жить, явно не соответствовали представлениям респектабельных соседей. В одном ученому повезло – его соседи по дому, с которыми он делил стену, семья Веббов, были весьма расположены к Тьюрингу. Оказалось, что Рой Вебб жил в Шерберне почти одновременно с Аланом, а теперь работал адвокатом в Манчестере. Семья приглашала Алана на чай, а порой на ужин. Он пользовался их телефоном, так как своего не имел. Даже сад был общий, и Веббы ухаживали за частью, принадлежавшей Алану. Его досугом стали садоводство, шахматы и бег на длинные дистанции. Однако речь, скорее, шла о том, чтобы предаваться безделью на лоне природы, а не об уходе за лужайками предместий. «Зимой ничего не растет», – объяснял он Рою Веббу свое попустительское отношение к растительному миру. Веббы привыкли видеть Алана в любое время года в жилете и шортах и даже временами оставляли с ним своего маленького сына Роба. Тьюрингу занятие пришлось по душе: наблюдения за пробуждением разума и зарождением сознательной речи вызывали в нем интеллектуальный интерес, не говоря уже об удовольствии от общения, которое разделял и мальчик. Позже они часто сиживали с Веббами на крыше гаража, и однажды было слышно, как они горячо обсуждают, простудился бы Бог, посиди он на земле.
Кое-что все-таки Тьюрингу делал по хозяйству. Ему захотелось выложить кирпичную дорогу, и поначалу Алан вознамерился обжечь глину самостоятельно, подобно шахматному набору в Блетчли, но в итоге он решил удовлетвориться заказным кирпичом, задумав, впрочем, выложить дорожку своими руками. Однако ученый существенно недооценил потребные затраты, и в итоге дорога так и осталась незавершенной. Как и во время войны, подобные истории помогали окружающим мириться с более отталкивающими сторонами его личности, и, как и во времена войны, спартанская и беспорядочная обстановка, в которой жил Тьюринг, производила большое впечатление на тех, кто не был знаком с образом жизни преподавателей Кембриджа, приводя в замешательство полагавших, что выходец из среднего класса не способен что-либо сделать своими руками.
Впрочем Алану не удалось достичь самообеспечения: он полагался на услуги миссис С., которая покупала для него продукты и прибиралась четырежды в неделю. Кому то он мог показаться бездельником, раз уж требовалась помощь в создании домашнего уюта, который он не мог, или не желал обеспечивать себе сам. Он не возражал против некоторой доли комфорта, но не стремился связываться с беспокойством и помехами, которые создавал быт. Простая жизнь семьи Веббов по соседству помогала ученому поддерживать связь с тем, чего ему не доставало. Готовить он так и не научился, так что миссис Вебб приходилось не только объяснять, как сушить носки, но и пояснять науку приготовления бисквитного торта. Алан с удовольствием демонстрировал гостям новые умения, не имеющие отношения к ученой жизни, но такие близкие к его экспериментам мальчишкой.
Гостей от станции приходило немного. Порой приглашались молодые инженеры, собиравшие по пути яблок, несколько раз заходили Боб с женой. Тьюринга регулярно навещал Робин Гэнди. По меньшей мере, раз в семестр он заезжал на выходные из Лейчестера, где с октября 1949-го вел лекции в университете. К тому времени Алан стал его курирующим профессором. В основном они обсуждали философию науки, хотя интерес Робина все больше склонялся к вопросам математической логики, нежели общей логики наук. Так его работы пересекались с работами Тьюринга. Робина увлекла теория типов, что возродило интерес Алана к данной теме. Порой они вместе занимались работой по дому, или в саду, а после за ужином угощались бутылочкой вина, которое Алан по обыкновению подогревал в теплой воде. Это было непреложным правилом, как и то, что пробка после еды возвращалась в бутылку, даже если Робин был не прочь допить ее до конца. После трапезы во время мытья посуды следовали умственные упражнения, например, рассуждения о том, как деревьям удается поднимать воду на высоту более тридцати футов.