Перед этим они использовали такую тактику, о которой редко можно слышать. Так, пока пехота била нас во фронт и по флангам, они решили заставить два больших стада быков — в каждом было более тысячи голов — вклиниться в правый и левый угол нашего арьергарда с намерением разбить и рассеять нас. Этот замысел, очевидно, имел бы эффект, если бы наш благоразумный адмирал с великим присутствием духа не сорвал их план, отдав приказ небольшому отряду стрелять в погонщиков, а не в скот, и это так сильно напугало остальных, что быки вскоре вынуждены были повернуть назад. Таким образом, указанная тактика не сработала: они находились в таком сильном замешательстве, что счастлив был тот, кто смог первым убежать в город».
Победа досталась флибустьерам через два часа после начала сражения. Многие испанские очевидцы объясняли это «волей Господа и силой врага».
Барабанщики Моргана дали сигнал к общему сбору. На поверке выяснилось, что убитых среди них почти не было, а ранено лишь несколько человек. Потери испанцев составили от шестидесяти до ста человек убитыми, не считая раненых. Дон Хуан Перес де Гусман, не пытаясь оказать сопротивление врагу в самом городе, с остатками своего войска спешно отступил в Капиру, тогда как часть пехотинцев вместе с раненым доном Алонсо де Алькаудете ушла в Портобело.
Воодушевленные успехом флибустьеры под прикрытием пленных направились к городу. Там им открылось нежданное зрелище: все улицы были перекрыты баррикадами, сложенными из бревен и мешков с мукой, на которых были установлены пушки. Взять их казалось намного труднее, чем сражаться с противником в открытом поле.
Войдя в Панаму по мосту Матадеро, находившемуся на западной окраине, флибустьеры обнаружили в городе около двухсот испанских солдат, два форта, а на каждой улице — баррикады, на которых было установлено в общей сложности 32 бронзовые пушки. Но вместо того чтобы защищаться из последних сил, капитан артиллерии дон Бальтасар Пау-и-Рокаберти приказал заклепать пушки на баррикадах и взорвать пороховой склад в главной крепости. Взрыв произошел раньше, чем ожидалось, забрав жизнь сорока не успевших эвакуироваться солдат гарнизона.
Незначительное сопротивление флибустьерам было оказано на Пласа-Майор, или Главной рыночной площади. Затем начали взрываться бочки с порохом, размещенные в домах по всему городу. Те жители, которые еще оставались в Панаме, бросились бежать из города с криками:
— Жгите, жгите всё! Это приказ дона Хуана!
Согласно «Правдивому отчету…» и испанским данным, когда флибустьеры заняли Панаму, весь город уже был объят пламенем. Эксквемелин утверждал, что поджог был осуществлен пиратами:
«После полудня Морган приказал тайно поджечь дома, чтобы к вечеру большая часть города была охвачена пламенем. Пираты же пустили слух, будто это сделали испанцы. Местные жители хотели сбить огонь, однако это им не удалось: пламя распространилось очень быстро; если загорался какой-нибудь проулок, то спустя полчаса он уже весь был в огне и от домов оставались одни головешки… Внутри многие дома были украшены великолепными картинами, которые сюда завезли испанцы. Кроме того, в городе было семь мужских монастырей и один женский, госпиталь, кафедральный собор и приходская церковь, которые также были украшены картинами и скульптурами, однако серебро и золото монахи уже унесли. В городе насчитывалось две тысячи отличных домов, в которых жили люди иных званий; было здесь много конюшен, в которых содержались лошади и мулы для перевозки серебра к Северному берегу… Кроме того, там был великолепный дом, принадлежащий генуэзцам, и в нем помещалось заведение, которое вело торговлю неграми. Его тоже сожгли. На следующий день весь город превратился в кучу золы; уцелели лишь двести складов и конюшни: они стояли в стороне. Все животные сгорели вместе с домами, и погибло много рабов, которые спрятались в домах и уже не смогли вырваться наружу. На складах пострадало много мешков с мукой, после пожара они тлели еще целый месяц».
Эту информацию опровергает автор «Правдивого отчета…», писавший, что, войдя в город, «мы вынуждены были бросить все силы на тушение огня, охватившего дома наших врагов, которые они сами подожгли, чтобы не дать нам возможности ограбить их; но все наши усилия были напрасны, ибо к полуночи весь город сгорел, кроме части пригорода, которую с большим трудом нам удалось сохранить, включая две церкви и около трехсот домов».
Дон Хуан в своем отчете тоже не скрывал, что город был подожжен самими жителями — «рабами и владельцами домов». При этом пожар не затронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, особняк президента, монастыри Ла-Мерсед и Сан-Хосе, отдельные жилища на окраинах и около трехсот хижин негров — погонщиков мулов из предместий Маламбо и Пьерде-Видас. (Впрочем, когда президент вернулся в разоренный город, он застал свой особняк в руинах: мебель и зеркала были разбиты, а бесценная коллекция картин и библиотека с пятьюстами книгами — уничтожены.)
К трем часам пополудни захватчики полностью овладели городом.
Антонио де Сильва, секретарь президента, укрылся на островах в Панамском заливе и позже рассказал о том, что видел и слышал. Согласно его свидетельству, в девять часов утра, после взрыва порохового склада, послышалась стрельба из пушек, аркебузов и мушкетов, не утихавшая до полудня. Кроме того, он видел бой на пляже, где корсары пытались не допустить сожжения лодок и барок. В три часа пополудни Сильва услышал ружейные салюты — сначала два, потом три, потом пять, которые он принял за сигналы, указывавшие на то, что враг полностью овладел городом. Примерно в это же время он наблюдал, как монахи грузились на корабль «Ла Наваль», стоявший на якоре у острова Табога. Многие суда уже успели уйти в море, включая большой галеон «Сан-Фелипе Нери», отчаливший двумя днями ранее (на нем ушел Франсиско Гонсалес Саладо). Сам секретарь спасся на борту судна «Нуэстра Сеньора дель Буэн Сусесо», которое отплыло в четыре часа пополудни. С высокой кормы судна он видел охваченный пожаром город и клубы дыма, застилавшие клонившееся к закату солнце.
Пока одни флибустьеры рыскали по городу в поисках вина и денег, другие попытались спасти от пожара хотя бы часть зданий — в них могли находиться сокровища, ради которых они отправились в этот поход. Увы, устойчивый восточный бриз, разносивший искры на десятки метров, свел на нет все их усилия.
По словам Эксквемелина, после взятия Панамы «Морган приказал собрать всех своих людей и запретил им пить вино; он сказал, что у него есть сведения, что вино отравлено испанцами. Хотя это и было ложью, однако он понимал, что после крепкой выпивки его люди станут небоеспособными. Впрочем, угроза появления врага была маловероятной».
Ночь флибустьеры провели в окрестностях Панамы, в уцелевших от огня домах и хижинах, а на рассвете вернулись в город — точнее, в то, что от него осталось. Раненых доставили в церковь одного из монастырей, вокруг которой установили трофейные пушки.
Тем временем президент Панамы, полностью утратив управление не только войском, но и провинцией, отступил в городок Ната, находившийся в 70 милях к юго-западу от Панамы. 25 января (4 февраля) он обнародовал прокламацию: «Все, кто проживает в сим городе Нате и его юрисдикции, будь то солдаты, офицеры или любая иная персона, способная носить оружие, должны немедленно встать на защиту города Ната, принеся свое оружие…»