Дон Антонио закусил верхнюю губу.
— Сделаем так, — промолвил он вслух. — Я поговорю с Исабель и, не сгущая красок, попытаюсь объяснить ей, почему желательно, чтобы она и Глория на время покинули асьенду. Если мои слова возымеют действие, завтра утром Пепе оседлает для них мулов.
Прошло три дня с тех пор, как дон Энрике покинул асьенду Бенавидесов, а утром четвертого он уже смог выехать из Баямо, имея при себе пять тысяч песо. Деньги находились в двух кожаных мешках, связанных между собой и прикрепленных к седлу.
Погода благоприятствовала многомильному переходу. Сильный порывистый ветер, налетавший с северо-востока, умерял полуденный зной и время от времени нагонял на небо белые барашки облаков, не позволявшие огнедышащему светилу превратить этот день в пекло. Конь уверенно рысил по высокой сочной траве кустарниковой саванны, легко обходя препятствия в виде отдельных низкорослых суковатых деревьев с кривыми, скрученными стволами. По левую сторону от пути следования, на расстоянии примерно четырех миль, тянулась темная полоса мангровых лесов, окаймлявших побережье залива Гуаканаябо.
В два часа пополудни впереди показалась небольшая роща, за которой, искрясь, змеилась голубая лента третьей по счету реки. Эмир, увидев воду, вскинул голову и радостно заржал.
Спешившись на берегу, дон Энрике сбросил мешки на землю, дал измотанной лошади остыть, потом напоил ее, привязал к стволу пальмы, расседлал и занялся приготовлением нехитрого обеда. Перекусив на скорую руку плодами гуанабаны и гуайявы, он позволил себе немного расслабиться и передохнуть в тени барригоны — не более получаса, — после чего снова оседлал Эмира, прикрепил к седлу мешки и, привстав на стременах, осмотрел окрестности. «Переправа должна быть где-то здесь, у излучины реки», — подумал он, пришпоривая лошадь.
Эмир вздрогнул и резво взял с места. Пригнувшись к шее неудержимого рысака, дон Энрике помчался к излучине реки, на полном скаку, взметая тучи брызг, преодолел переправу и, выбравшись на противоположный берег, продолжил в хорошем темпе гнать лошадь на запад.
Вечером он миновал чей-то корраль и выехал на широкую неровную дорогу. Дорога имела ужасный вид. Очевидно, по ней только что прошло стадо коров из близлежащей асьенды, оставившее после себя не только кучи дерьма, но и полчища слепней; от укусов этих крылатых бестий подпрыгивают даже закаленные в драках толстокожие быки.
— Накажи вас бог! — в сердцах воскликнул дон Энрике, поворачивая Эмира прочь от дороги.
Выехав на вершину невысокого песчаного холма, Беррео придержал коня и, щурясь от лучей заходящего солнца, внимательно осмотрел горизонт. Вдали чернел унылый девственный лес. «Заночую на опушке, — решил утомленный всадник, — а с утра двинусь дальше».
Подстегнув Эмира, Беррео погнал его в сторону кроваво-красного заката, но измученный конь больше не мог долго выдерживать галоп и вскоре перешел на шаг. Когда сгустились сумерки, он достиг переплетенного эпифитами жесткого кустарника, окружавшего опушку леса, и здесь, совершенно обессилевший, застыл на месте, как вкопанный.
Дон Энрике расседлал и стреножил коня, затем сбросил на землю мешки с деньгами, собрал немного хвороста, нарезал тонких стружек и с помощью огнива и кремня высек в своей бамбуковой трутнице огонь. Едкий дым костра разогнал комаров. Поужинав маисовыми лепешками и выпив немного воды, хранившейся в сосуде из высушенной тыквы, он проверил, не отсырел ли порох в пистолетах, после чего, укутавшись в длинный непромокаемый плащ, положил под голову седло и мгновенно уснул.
Проснулся он рано, совершенно мокрый от росы, и спустя четверть часа, оседлав Эмира и прихватив мешки с монетами, въехал под полог сырого и душного леса. Путь его лежал через заросли гигантских хвощей, древовидных папоротников и деревьев, густо покрытых драпировкой из вьющихся растений и лиан ярких зеленых тонов. Переплетаясь, запутываясь, извиваясь, они тянулись вверх в виде зеленых канатов, гирлянд, дорожек и зонтов, образуя между деревьями причудливые арки.
Эмир нервничал. После вольного простора саванны сумрачный лес, наполненный запахами гнили, пронзительными криками попугаев, стрекотом цикад и жужжанием диких пчел, действовал на него угнетающе.
— Ничего, малыш, — пытался успокоить коня дон Энрике, — не отчаивайся. Мир так устроен, что все сущее в нем имеет свое начало и свой конец, и этот угрюмый лес — не исключение. Если ты постараешься и не будешь сбавлять темп, к полудню мы снова окажемся на широкой равнине.
Эмир постарался. Но когда он, увязая в вязкой глине, выбрался из лесу на открытое пространство, громкий шум в облаках возвестил о надвигающейся грозе.
— Назад! — скомандовал Беррео, поворачивая лошадь. — Лучше переждать непогоду в лесной чаще!
Едва он привязал Эмира к стволу каобы и накинул на голову и плечи плащ, лес закачался и жалобно загудел под напором ураганного ветра. Над верхушками деревьев заметались стаи птиц. Все вокруг потемнело, затем вспыхнула молния, раздался оглушительный удар грома, небесные хляби разверзлись и на землю хлынули потоки дождя. К счастью, гроза была непродолжительной. Неистовый ветер стих за какой-нибудь час, иссиня-черные тучи умчались на запад, и самодержавная власть лучезарного Гелиоса была вновь восстановлена. Джунгли окутались туманом от удушливых испарений, дышать которыми у дона Энрике не было ни малейшего желания. Спустя короткое время он продолжил свой путь, проходивший по холмистой равнине.
На исходе пятого дня он достиг маленького озера, болотистые берега которого заросли старыми деревьями и были покрыты коричневой тиной; здесь беспрепятственно размножались мириады москитов. То тут, то там росли крупные пучки травы, во многих местах заглушаемые папоротниками и мангровыми кустарниками.
Огибая озеро, дон Энрике внимательно осматривал окрестности, пытаясь найти удобное место для ночлега. Вдруг лошадь повела мордой, ноздри ее нервно расширились.
— Спокойно, Эмир, — негромко пробормотал Беррео. — Кого ты боишься? Крокодилов? Этих жутких созданий здесь нет, уверяю тебя.
Сзади послышался едва уловимый всплеск воды, дон Энрике обернулся и инстинктивно схватился за рукоять пистолета. В тридцати ярдах от него, у самого берега, над водой торчали два огромных горящих глаза. «Значит, я ошибся», — подумал он, пришпоривая лошадь.
Отъехав подальше от озера, он с тревогой заметил, что до наступления темноты осталось совсем немного времени. Впереди чернела стена леса, углубляться в который ему не хотелось. «Однако я должен спешить, — сказал он себе. — Завтра — последний день…».
Неожиданно за спиной его раздался леденящий душу крик, от которого даже у царя зверей грива стала бы дыбом. Конь шарахнулся в сторону и испуганно запрыгал, сопровождая бешеную тряску непрерывным ржанием.
— Стоять! — гаркнул дон Энрике, отчаянно пытаясь удержаться в седле. — Стоять, глупое животное!
Но Эмиру в этот момент больше всего на свете хотелось унести отсюда ноги. Взвившись на дыбы, он сбросил с себя седока и мешки, и, почувствовав свободу, стремглав помчался от страшного места прочь.