Яйцо покрывали пятна белесого налета. В светящейся глубине между ними Роб увидел скрюченный зародыш: подогнутый под брюхо рудиментарный хвост, лапки с когтями, длинную мордочку с крошечными глазками. Между нижними лапами начиналась прозрачная трубка, она спиралью уходила к органическому наросту на дне яйца. Существо чуть покачивалось в густой, сияющей белым светом жидкости.
Поверхность холма под ногами была слизистой, скользкой. Явно не земля, вообще непонятно, что это. Несколько десятков светящихся пятен окружали Роба, среди них были и погасшие яйца – разбитые, пустые. Он решил, что мог бы одним ударом расколоть яйцо, вытащить зародыша и осмотреть внимательней, но заниматься этим не хотелось. Ему не было особого дела до всего этого. Сознание Роба напоминало темный коридор с пятном света в конце – целью, которую задал Хозяин. Все остальное интересовало его лишь постольку, поскольку оно могло помочь или помешать в достижении цели.
Он спрыгнул с холма и поспешил к сломанной балке, пробившей потолок зала, но остановился, увидев тело под ногами. Патлатый, заросший мужчина в лохмотьях плавал лицом кверху, руки и ноги покачивались в легком течении. На груди кровь. Его убили ударом чего-то острого и тонкого. Ловким, быстрым, точным ударом.
Кажется, Роб знал, кто хорошо умеет наносить такие удары. И какое оружие этот человек обычно использует.
Он решил, что мертвец выпал из пролома в потолке. В этот момент сверху донесся шум, раздалось бормотание, невнятный возглас, потом вой. Не человеческий, но и не звериный…
Измененные.
Это было слово из памяти майора Титомира, ворги использовали другое: зверолюды. Какое-то мгновение два сознания боролись внутри него, а затем слова будто смешались, и одно из них растаяло, уступив место второму. Зверолюды, да. У его ног лежит мертвый зверолюд. Там, вверху, находятся другие. Небольшая стая, судя по звукам, около десятка.
Неважно, Роб справится с ними. Это даже хорошо: несколько странных существ, которых он уничтожил по пути к вершине, не удовлетворили его кровожадности.
Он запрыгнул на балку и полез на четвереньках. При необходимости биоскаф мог двигаться с невероятной прытью, ускоряя движения своего носителя, и Роб взлетел к потолку за несколько секунд. Головой пробив завесу натянутых корней, выпрыгнул на следующий уровень.
В сравнении с предыдущими горизонтами Ковчега, здесь решетчатый потолок был совсем низким, а наклонные стены расположены непривычно близко. Этаж озаряли столбы синеватого света, в решетке над головой виднелось круглое отверстие, от которого зигзагом шла широкая трещина. Из дыры торчал обломок лестницы. Роб полез дальше по балке. Снова донеслось бормотание, и он замер, повернув голову.
Между деревьями показалось несколько измененных. Заросшие, в лохмотьях, с палками в руках. У высокого бородатого вожака карабин, но держал он его за ствол, как дубинку.
При виде приникшего к балке, похожего огромную обезьяну незнакомца вожак остановился и неуверенно зарычал. Сзади заухали, забормотали другие. Бородач поднял карабин, злобно потряс им и рыкнул громче.
Под шлемом Роб оскалился. Он разделается со стаей, а заодно дополнительно испытает биоскаф. И сразу после этого поднимется к вершине пирамиды, чтобы выполнить приказ Хозяина.
Он прыгнул прямо с балки, длинное тело вытянулось в воздухе, из пальцев со щелчками выстрелили когти, будто плоские кривые бритвы.
* * *
– Тащи, тащи! Брезент цепляешь, да осторожней ты!
– Пригоршня, у него вывихнуто плечо и, такое впечатление, трещина в ребре, не кричи на него.
– Было, было вывихнуто плечо – но я его вправил. И вообще, молчи, мохнатый, лучше подними свой конец… так. А ты, Ворон, опускай. Не упади. На брезент не наступай, чучело! Видишь же, тут свисает.
– Заткнись уже, надоел.
– Заткнусь, когда закончим…. Ну все, вот и закончили.
Он выпрямился, вытер лоб. Неподалеку между бревнами торчала воткнутая в землю трость, артефакт на конце горел ровным алым светом. С трудом извлеченный из вездехода Маяк лежал возле гусеницы, и находиться рядом с ним было муторно, как будто стоишь под проводом ЛЭП, по которому идет электричество в миллиард вольт. Вроде и не чувствуешь ничего конкретного, но давит на мозги и на душе как-то тяжко.
– Химик, а ты что видишь? – спросил он.
Гипер привалился к корме. Он успел снять куртку, остался только в рабочих штанах. Двигался Химик после удара артом в череп все еще немного неловко, иногда у него заплетались ноги. Красный Ворон, как только закончили с Маяком, уселся на бревно. В волнах свечения было видно, какое бледное у него лицо – светлое пятно в полутьме, будто привидение. Руки тряслись, его снова кривило на бок, скорее всего, Химик прав, у наемника треснуло ребро. Хотя на самом-то деле он еще легко отделался, когда вездеход отбросил его, Ворон сломал койку со стулом, а мог ведь и себе все кости переломать.
– Я будто стою на краю бездны, – Химик отодвинулся подальше от Маяка. – В которой клокочет безумная пустота.
– Безумная пустота? – повторил Пригоршня. – Это ты че-то слишком поэтическое загнул, Платон мохнатый.
– Мы тут имеем случай так называемого невысшего образования, а? Никита, Платон был философом, а не поэтом.
Пригоршня осторожно коснулся носком ботинка того твердого и покатого, что пряталось под брезентом.
– Ну что, будем смотреть, что у нас там, или нет? Мне, с одной стороны, любопытно, а с другой – почему-то не хочется это дело разворачивать.
С другой стороны вездехода донесся стон, и они переглянулись.
– Очухался лысый. Пошли хоть на него глянем.
Ведьмак полулежал, привалившись к гусенице. Руки стянуты ремнем за спиной и примотаны к опорному катку. Повязку с головы снять они не смогли, материя обуглилась, прикипела к глазнице, напоминающей черную ямку на сморщенном, обожженном лице. Лысый великан смотрелся жалко, из него будто высосали всю энергию, переполнявшую его раньше, большое сильное тело как будто опало, крупное лицо сморщилось, щеки обвисли. Правая нога была распрямлена, левая согнута под ненормальным углом, штанина в колене бугрилась, вроде в коленной чашечке взорвалась мини-граната.
Пригоршня присел перед Ведьмаком, и правый глаз, полный болезненной мути, взглянул на него.
– Что, хреново тебе, громила? Вижу, хреново. Дай прикинуть, сочувствию я тебе или нет… – он упер пятерню в лоб, прикрыл глаза, как бы задумавшись, потом распахнул их и решительно сказал: – А вот нифига! Не сочувствую ни грамма. Все у тебя болит, глазницу разворотило и колено тоже, и весь ты из себя беспомощный, да? Хорошо. Представь только, в какой ты глухой заднице: вся твоя команда уничтожена, а сам ты почти уже сдох. Покалечен, связан. Твоя великая миссия, про которую ты нам вещал, провалилась с треском, с грохотом! А? Отлично же, черт! – он хлопнул Ведьмака по щеке, выпрямился и довольно оглядел соратников. – Хорошему человеку приятно позлорадствовать над поверженным врагом.