— Мама, это не она! Это я во всем виновата!
— Замолчи!
— Прости, прости меня, мама! — кричала Элен.
Ей казалось, что только унижение сможет смягчить гнев судьбы.
«Пусть делает со мной, что угодно! — в отчаянии думала она. — Пусть поколотит, пусть совсем убьет, но только не это!..»
— Мама, прости меня. Я больше не буду! — крикнула она, нарочно произнося слова наказанного ребенка, которые из гордости труднее всего произнести. — Умоляю тебя, прости!
Но Белла, не чувствуя никакого сопротивления, не помнила себя от ярости. Или, может, просто хотела слезами и криками заморочить голову мужа, отвлекая таким образом его от мыслей о Максе?
Она подбежала к двери, отворила ее и крикнула:
— Мадемуазель! Сейчас же идите сюда!
Мадемуазель Роз вбежала, дрожа от страха. Она ничего не слышала и с ужасом смотрела на Элен.
— Что случилось? Эта девчонка — просто неблагодарная врунишка! И это вы воспитали ее таковой! Поздравляю вас! Но теперь довольно! Я все терпела, но это уже переходит все границы! Вы уезжаете, слышите меня? Я покажу вам, что я у себя в доме хозяйка!
Мадемуазель Роз слушала молча, даже не побледнев. Да ее лицо и так было почти прозрачным. Даже когда Белла наконец замолчала, казалось, она все еще продолжала слушать... Как будто жестокие слова отдавались эхом, которое она одна могла уловить.
— Хорошо, мадам... — ответила она растерянным, тихим голосом.
Макс, который до этого помалкивал, пожал плечами и произнес:
— Оставьте их, Белла... Вы делаете из мухи слона!
— Вон отсюда! — крикнула Белла и влепила Элен пощечину, оставив на ее застывшем лице царапины от ногтей. Элен вскрикнула, но не заплакала и повернулась к отцу. Он молчал, все еще держа в руках книгу с ее записями, и словно пятился назад, пытаясь слиться со стеной, спрятаться в тени. Она узнала свою, унаследованную от него привычку, и сердце ее наполнилось раскаянием и нежностью.
Элен подошла к нему и тихонько, не разжимая губы, прошептала:
— Папа, хочешь, я скажу тебе слово, которое я стерла?
Он резко оттолкнул ее и так же шепотом ответил:
— Нет!
Потом так же тихо (Элен поняла, что он ничего не хочет знать, ему только хотелось продолжать любить эту женщину, эту пародию на семью и сохранить свою последнюю иллюзию) он сказал:
— Иди отсюда!.. Ты плохая дочь!
Как обычно перед сном, мадемуазель Роз принесла свечу и подоткнула одеяло Элен. Как обычно, спокойным голосом сказала:
— Поскорее засыпай и ни о чем не думай.
Она нежно провела теплой рукой по лбу Элен, как делала вот уже одиннадцать лет, вздохнула и отправилась спать.
Сердце Элен разрывалось от боли и отчаяния. Еще долго при свете свечи она смотрела на спокойное лицо мадемуазель Роз... Однако та не спала... Она тоже слышала каждый бой часов, вдыхала проникающий в комнату табачный дым. В соседней комнате тихо разговаривали родители Элен. Порой до нее доносились крики:
— Это ложь... Борис, клянусь тебе, это ложь!..
Она так искусно врала...
Еще Элен услышала:
— Ты только погляди, какими неблагодарными бывают дети... Она предпочитает нам эту иностранку, интриганку... Француженка отдаляет ее от нас...
Потом Элен слышала только неразборчивый шепот, всхлипывания и усталый голос отца:
— Ну ладно, ладно, успокойся, Белла, дорогая моя...
— Я тебе клянусь, он всего лишь мальчишка... влюбленный в меня мальчишка... Разве это моя вина?.. Ты ведь знаешь меня. Я люблю нравиться, это верно, но для меня он всего лишь ребенок... Его любовь меня забавляла, иногда просто хотелось его позлить, понимаешь? Надо быть либо глупой девчонкой, либо старой девой с больным воображением, чтобы додуматься до такого... Борис, я люблю тебя. Разве ты мне не веришь?
Элен услышала громкий вздох Кароля:
— Верю, верю...
— Тогда поцелуй меня и больше не смотри на меня так...
Звук поцелуя. Свеча погасла. Элен в отчаянии думала:
«Она же умрет... не сможет жить без меня... Она одна, совсем одна на целом свете... Как они этого не понимают?.. Как могут не видеть, что убивают ее?..»
— Я их ненавижу, — сказала она вслух, думая о матери и Максе, — как же я их ненавижу... Я бы хотела убить их, — шептала она, судорожно сжимая свои слабые руки.
А тем временем по улице на старом «форде», на котором развевались полотнища с черепами, проезжали анархисты-террористы; белые этажерки с безделушками Элен сотрясались от шума мотора. Они палили из пулемета по пустым улицам, но никто не обращал на них внимания. За закрытыми окнами спали ополоумевшие и уже со всем смирившиеся люди.
На следующий день Белла молчала словно в рот воды набрала. Кароля дома не было. Элен сгорала от стыда перед мадемуазель Роз и тоже помалкивала. Прошел еще один день. Мадемуазель Роз собирала чемоданы. Однако все шло своим чередом... Иногда страшные сны способны превратить в кошмар даже обычную жизнь. Элен продолжала учить уроки, обедать, сидя напротив матери. Вот уже несколько недель, как у них не было электричества; слабое пламя свечи трепетало в углу большой просторной комнаты. С двенадцати до двух Элен и мадемуазель Роз уходили из дома. В это время дня выстрелы раздавались редко, и на улицах было спокойно.
В глубине заброшенного дома, окна которого были заколочены досками, блестел забытый огонек. Элен вдыхала пропитанный тяжелым приторным запахом туман. В тот день они шли рядом, но вдруг Элен взяла руку мадемуазель Роз, робко пожала и более не выпускала, держа ее тонкие пальцы в шерстяной перчатке.
— Мадемуазель Роз...
Та вздрогнула и, ничего не ответив, отпустила руку Элен, словно прислушиваясь к какому-то шуму. Девочка вздохнула и замолчала. Желтый воздух с каждой минутой сгущался, становилось так темно, что порой мадемуазель Роз казалась затерянной в тумане бестелесной фигурой. Тогда Элен протягивала руку и дотрагивалась до ее пальто. Иногда в тусклом свете неожиданно вспыхнувшего газового фонаря сквозь дрожащую дымку тумана вырисовывались худое лицо, тонкие сомкнутые губы и черная бархатная шляпка. Еще с начала Февральской революции из каналов, которые никто не чистил и не укреплял камнями, исходил ядовитый запах. Город разлагался, медленно рушился под напором вод. Город из дыма, грез и тумана, постепенно уходящий в небытие.
— Я устала, — сказала Элен. — Хочу домой.
Мадемуазель Роз ничего не ответила. Однако Элен показалось, что губы ее шевелились, не издавая при этом ни единого звука, — туман заглушал голоса.
Они продолжали идти.
«Уже, должно быть, поздно», — подумала Элен.