В тот день Рейс, дожидаясь Элен, забрался в сарай и среди разных упряжек нашел несколько легких финских санок. Это были простые садовые стулья с прикрепленными к ним полозьями. На деревянных спинках большими неуклюжими буквами перочинным ножиком были вырезаны имена детей. Однако когда у крестьян спрашивали о бывших обитателях дома, они, казалось, мгновенно забывали русский, как, впрочем, и любой другой язык. Они сердито щурились и тут же отворачивались, так и не удостоив ответом.
Элен бродила вокруг дома, завороженная его одиноким и неописуемо тоскливым видом. Фред Рейс подошел к ней и, смеясь, потянул за волосы:
— Ступайте прочь!.. Здесь пахнет старостью, бедой и смертью! Пойдемте со мной, девочка моя...
Он показал на ледяную дорожку, спускающуюся с небольшого пригорка до равнины.
— Вперед!
Фред встал на санки сзади, Элен села на стул, и они покатились, но им не хватало скорости. Тогда они оба встали за стулом, оттолкнулись и, все сильнее разгоняясь, полетели вниз по склону; ветер пронзительно свистел в ушах и хлестал по щекам.
— Осторожно, осторожно! — кричал Фред, и его счастливый смех звенел в кристально чистом ледяном воздухе. — Осторожно! Дерево! Камень! Мы падаем! Сейчас разобьемся! Держитесь крепче, Элен... Тормозите, топайте же ногой! Вот так! Еще! Еще!.. Быстрее... О! Как здорово!..
Едва переводя дыхание, точно во сне, они бесшумно мчались с головокружительной скоростью по белой зеркальной дорожке вниз по склону до тех пор, пока полозья саней не задели торчащие корни дерева, и, перевернувшись, они очутились в снегу. Десять, двадцать, сто раз они без устали поднимали санки на горку и снова катились вниз по заледенелому склону.
Элен чувствовала обжигающее дыхание своего друга; от жестокого холода на глазах появлялись слезы, которые она не могла вытереть, и они катились, пока встречный ветер не высушивал их на щеках. Словно малые дети, они оба пронзительно, радостно кричали и топали по заледенелому снегу. Их санки то и дело подпрыгивали, мчась стрелою вниз.
Наконец Фред сказал:
— Послушайте, все же эти санки не очень быстрые. Нам нужно достать настоящую санную повозку.
— Но как? — спросила Элен. — Ведь в прошлый раз мы сломали ее, и с тех пор кучер запирает ее в сарае на ключ. Но я видела здесь такую же...
Они побежали к сараю, взяли самые красивые конные сани, украшенные бубенчиками, с красной обивкой внутри. Поднять их на вершину холма было довольно тяжело, однако потом сани так разогнались, что никто на свете не догнал бы; снег летел им в лицо, попадал в рот, в глаза, хлестал по щекам. Элен ничего не видела. Снежная равнина отражала лучи красного зимнего солнца, свет которого бледнел с приходом вечера.
«Какое блаженство!» — думала Элен.
Они уже не считали, сколько раз перевернулись. Одно из падений закончилось в овраге, где лед расцарапал им щеки. С трудом выбравшись, Рейс воскликнул, хохоча до слез:
— Мы наверняка свернем себе шеи! Давайте опять возьмем наши спокойные финские санки.
— Ни за что на свете! Это так весело — кувыркаться в снегу.
— Да неужели? Так вот что вам нравится больше всего? — прошептал Рейс.
Он притянул ее к себе и на несколько мгновений прижал к груди. Казалось, он колебался. Она стояла и смотрела на него с радостным и невинным выражением лица.
— Ну если так, если вы любите кувыркаться в снегу, полезайте мне на плечи!
Он взял ее за талию, помог забраться к себе на спину и бросил в рыхлый снег в двух шагах от себя. Утопая в сугробе, как в пуховой перине, она визжала от страха и удовольствия. Снег, растаяв, стекал по шее в полурасстегнутый ворот ее кофточки, попадал в варежки, в рот, напоминая вкус замороженного сока. Сердце Элен колотилось от счастья. Она с тревогой поглядывала на небо, уже окутанное ранними сумерками.
— Нам ведь еще не пора домой, а? Останемся чуть подольше? — умоляла она. — Еще даже не стемнело...
Но Фред с сожалением ответил:
— Нет, нам пора...
Элен поднялась, отряхнула снег, и они пошли обратно. Над снежным полем оставалась лишь одна полоска света; темнело очень быстро, но сумерки еще были нежно-лилового света; в ясном небе над замерзшим озерком медленно всходила бледная зимняя луна. Они молчали. Был слышен только стук их шагов по замерзшей дороге. Издалека доносились редкие глухие выстрелы пушки. Они краем уха слушали их. Эти далекие залпы за последние месяцы стали такими частыми, что их перестали замечать... Откуда они доносились?.. Кто стрелял?.. В кого? Привыкнув к страху и трагедии, человеческий мозг начинает относиться к ним равнодушно и эгоистично. Они шли бок о бок, усталые и счастливые. Элен чувствовала на себе пристальный взгляд Рёйса. Он остановился, взял ее лицо в свои ладони и, притянув к себе, несколько мгновений, как ей показалось, с восхищением смотрел на ее щеки, наливавшиеся горячей и пылкой кровью, затем вдохнул аромат ее лица, словно нюхал розу, и нерешительно запечатлел на ее приоткрытых губах легкий, быстрый, но обжигающий, как пламя, поцелуй. Первый поцелуй, первые мужские губы, так прикоснувшиеся к ней... Сначала, испугавшись и разозлившись, она воскликнула:
— Что вы делаете? Вы с ума сошли?
Она слепила снежок, намереваясь бросить его в лицо Фреда, но он отскочил в сторону, увернувшись от комка, и засмеялся. Элен в ярости закричала:
— Я запрещаю вам дотрагиваться до меня, слышите? — и побежала по замерзшей, уже темной дорожке домой, чувствуя на своих губах, как укус, вкус жадных молодых губ, пытаясь запретить себе думать о нем и поддаваться этому новому жгучему наслаждению.
«Лезет ко мне целоваться, как к горничной», — думала она.
Не останавливаясь, она добежала до самой комнаты матери, едва постучала и распахнула дверь.
На кровати в тишине сидели Белла и Макс. Элен уже доводилось заставать их врасплох... Но в этот раз ее смутило в них что-то новое, странное, их нежность, близость, в них больше не ощущались страсть и порок, но скорее влюбленность, что-то более естественное, похожее на настоящее чувство...
Белла медленно повернулась к ней:
— Что ты хотела?
— Ничего, — ответила Элен, почувствовав на сердце тяжесть, — ничего... я думала... я... — Она замолчала.
— Тогда ступай отсюда, — тихо сказала мать. — Еще не поздно. Я видела, что Фред Рейс искал тебя, иди погуляй с ним и детьми.
— Ты отправляешь меня к нему? — спросила Элен, и в уголках ее губ промелькнула хитрая улыбка. — Ну если так, то я пойду...
— Да, иди, — ответила Белла.
Назавтра было воскресенье. Элен зашла в малую гостиную, подышала на замерзшие окна и посмотрела на небо. Все вокруг казалось необычайно радостным, ясным и спокойным; в заснеженном саду играли дети в белых одежках; светило солнце; в доме стоял запах горячих пирогов и сливок, смешиваясь с запахом только что вымытого деревянного пола. Все дышало невинной радостью воскресного дня.