– Mon Dieu [8] , – прошептала Ева. – Так вы от самого дьявола. Я должна была догадаться.
– Если хотите, можете называть меня Люцифер. То, что делаю я, а теперь и вы, не нарушает спокойствия королевств. Если я не добьюсь успеха в преследовании отца Питера, очень многие будут огорчены. И если вы окажетесь тому причиной, то пожалеете об этом.
Из ее губ вырвался тихий протяжный выдох.
– Теперь скажите мне: кто послал вас за священником?
Он почувствовал, как она вздрогнула, но взгляд серых глаз оставался таким же твердым.
– Отец Питер мой старый друг, я у него в неоплатном долгу, и поэтому хочу увезти его подальше от всех этих неприятностей. Архиепископ обратился к нему за помощью в переговорах, и он по наивности своей приехал. Он такой. Вы бы лучше поинтересовались, зачем он нужен вашему отвратительному королю, а не спрашивали, зачем он мне.
– Мне и так известно про короля, так что эта загадка решена. Но вот вы… вас я пока не могу разгадать. Если, конечно, исключить личные причины искать священника.
Она промолчала.
– Что скажете, Ева?
Ее глаза превратились в узкие серые щелочки, но и сквозь них излучали откровенную враждебность.
– Скажу, что вам лучше прикрывать спину, рыцарь Джейми, а то, не ровен час, мне придет в голову вонзить в нее кинжал, когда вы меньше всего этого ожидаете.
– Чтобы этого не случилось, вас нужно держать связанной – возможно, годы, возможно, в королевском Тауэре, – парировал он, поцокав языком.
Она улыбнулась – слабо и горько. Эта улыбка была ему хорошо знакома – он и сам не раз ею пользовался.
– Знаете, Джейми, пожалуй, мне жаль, что я вообще встретила вас. Мы все об этом пожалеем.
Он быстрым движением провел большим пальцем по ее щеке, но назвать это лаской было бы ошибкой.
– Думаю, Ева, вы пожалеете больше всех остальных.
Рай вернулся в комнату, и Джейми поднялся на ноги.
– Роланд, хозяин, говорит, что перед самым нашим прибытием гостиницу покинула группа всадников, – сообщил он, протягивая Джейми моток веревки. – Они торопились. И с ними был священник.
Джейми посмотрел на него, потом на веревку, потом на Еву, потом снова на веревку.
– Очень трудно сделать выбор, – заметила Ева.
Он медленно поднял голову.
– Вам следует оставить меня. Как вы говорите, от меня нужно избавиться, так? Тогда избавьтесь от меня.
– Думаю, вы неправильно поняли это слово, – сухо сказал он.
– Но вы должны, – настаивала она. – Я буду для вас только обузой. Я много ем, быстро устаю, и вы понятия не имеете, как я люблю жаловаться. Спросите Гога. Правда, Джейми…
– Идемте. – Он схватил ее за локоть и поднял на ноги.
Когда Джейми тащил ее вслед за собою вниз по лестнице, Ева во многом чувствовала себя грузом, и эта мысль относилась к тем, которые не доставляют особого удовольствия.
Пожалуй, единственное, о чем еще могла думать Ева, так это о руке – мускулистой мощной руке, что удерживает ее запястья словно железным обручем. Возможно, она могла бы освободиться, если бы у него над головой взорвалась комета и оглушила его.
Спустившись по лестнице, они подошли к задней двери, и Рай, положив руку на дверь, взглянул на Джейми, который, прижавшись спиной к стене, локтем прижал к ней и Еву.
Джейми коротко кивнул, и Рай толчком приоткрыл дверь, выглянул наружу, потом широко распахнул ее и, обнажив меч, выскочил во двор. Взглянув направо, потом налево, он, не оборачиваясь, махнул им:
– Идем.
Джейми протолкнул Еву в дверной проем, словно она была овцой, а он молчаливой сторожевой собакой.
– Вы ожидаете нападения? – поинтересовалась она, немного задыхаясь.
– Всегда.
Это было гораздо тревожнее, чем все предыдущие беспокойные мысли. Хотя, конечно, она могла бы убежать. Она всегда была способна убежать. Побег – это ее знамя, ее боевой штандарт, ее герб. Никто не умел исчезать лучше ее.
Она взглянула вниз, на руку Джейми, сомкнутую у нее на запястьях, возможно, именно так он удерживал пленников.
– Роланд дал тебе какие-нибудь описания, Рай? – тихо спросил Джейми, когда они пересекали двор у конюшен, наполненный невероятным количеством цыплят. Ева не заметила следов Роджера, и ее сопровождающие, очевидно, тоже, и почувствовала небольшой прилив гордости.
Приятель Джейми, темноволосый, кареглазый, такой же высокий, но более худой, однако выглядевший не менее грозно, отрицательно покачал головой и, подойдя к воротам конюшни, тихо ответил:
– Нет. Он сказал, что видел только поднятую ими пыль.
Джейми отпустил Еву, только когда они прошли через ворота конюшни в пыльное тепло. Отпрянув, она подавила желание потереть запястья, и не потому, что боялась испытать боль, а потому, что опасалась выдать свое желание коснуться тех мест, которых касался он.
Лучи утреннего света, проникая сквозь щели между досками, бросали тоненькие яркие полоски на лошадей и сено, поэтому все вокруг светилось золотым, коричневым и каштаново-рыжим. Лошади переминались в стойлах, настороженно поднимали мохнатые уши и, поворачиваясь, смотрели на вошедших влажно блестевшими глазами.
Джейми и его напарник вывели своих лошадей, которых оставили оседланными, – очевидно, предвидели, что остановка будет короткой.
Ее темно-коричневая лошадь стояла дальше в ряду, с полуопущенной головой и чуть прикрытыми глазами и лениво жевала бархатными губами золотистую соломинку.
Рассеянно похлопав свою лошадь по крупу, Джейми забросил вверх поводья, взялся за стремя и, взглянув на Еву, коротко бросил:
– Садитесь.
Она растерялась, и, проследив за ее взглядом, он спросил:
– Ваша?
Ева открыла рот, но не нашлась, что сказать, и закрыла, оказавшись не в состоянии решить, необходимо ли солгать. Признание, что у нее есть лошадь, ничем не выдало бы ее намерений: Джейми и так вполне мог это предположить, иначе как бы она добралась сюда. Да и указать можно было на любую.
Но все же, несмотря на все эти разумные доводы, Еву, как фитиль, охватило яркое, обжигающее пламя осознания, что чем больше Джейми будет знать о ней, тем меньше у нее шансов… изменить свою жизнь.
Ева жила ради изменения своей жизни. Решения – это всего лишь следы на песке: их может смыть набежавшая волна. При необходимости Ева твердо меняла мнения, планы – все. Но Джейми… Джейми скорее край обрыва, чем движущийся песок, – обратно уже не вернуться.
Тот тонкий шрам, который рассекал край его губы и шел вверх через высокую скулу, ни на йоту не умалял мужской красоты. Руки, кинжалы, острый ум – все, чем обладал Джейми, – было оружием, и даже слепой понял бы, что с таким человеком лучше не встречаться. А прямо в этот момент он в затянувшейся тишине, не сводя глаз, смотрел на нее.