– Я экономка мистера Хиклера.
– А мистер Хиклер скоро придет?
– Нет. Он только что уехал на паромном поезде.
– В Амстердам? – предположил Торндайк.
– Полагаю, что так, хотя вам-то какое до этого дело?
– Он, вероятно, торгует бриллиантами? Этим поездом обычно ездят торговцы драгоценностями.
– Так оно и есть. Он и вправду имеет дело с бриллиантами.
– Ах так. Нам пора идти, Джервис. Здесь мы все закончили, а нам еще надо поискать гостиницу. Можно вас на минуточку, инспектор?
Инспектор полиции, окончательно смирившись, последовал за нами в сад, чтобы выслушать там напутственное слово Торндайка.
– Сразу же займитесь домом и постарайтесь избавиться от экономки. Все должно оставаться на своих местах. Сохраните золу и угли, проследите, чтобы мусорную кучу никто не трогал. И, самое главное, не позволяйте мести пол. Вам на помощь пришлют еще одного полицейского.
Дружески распрощавшись, мы ушли в сопровождении начальника станции, и на этом наше участие в расследовании закончилось. Хиклер (которого, как выяснилось, звали Сайласом) был арестован, как только он сошел с корабля; при нем был найден пакетик с бриллиантами, принадлежавшими Оскару Бродскому. Но перед правосудием Сайлас Хиклер так и не предстал: когда судно приблизилось к английскому берегу, он сумел ускользнуть от охраны, и его дальнейшая судьба стала известна лишь через три дня, когда на пустынном берегу у Офорднесса было обнаружено бездыханное тело в наручниках.
– Драматичный, но закономерный конец вполне ординарного дела, – заключил Торндайк, откладывая газету. – Надеюсь, Джервис, оно существенно обогатило ваш жизненный опыт и позволило сделать несколько полезных выводов.
– Предпочитаю слушать ваши медико-криминалистические заповеди, – ответил я, иронично усмехаясь.
– Не сомневаюсь, – ответил он насмешливо. – Однако меня весьма печалит ваше нежелание проявлять умственную активность. Тем не менее вот основные постулаты, которые следуют из этого дела. Первое – медлить очень опасно. Надо сразу же действовать, пока такая хрупкая и быстротечная вещь, как ключ к разгадке, не исчезла навсегда. Проволо́чка в несколько часов может лишить нас всех улик. Второе – необходимо тщательно анализировать даже самую тривиальную улику, прослеживая ее до логического конца, как в случае с очками. Третье – полиция при расследовании должна опираться на научную базу, привлекая соответствующих специалистов, и последнее, – заключил Торндайк с улыбкой. – Никогда не следует расставаться с зеленым чемоданчиком.
Виноторговец, который вместо марочного вина, заказанного и оплаченного клиентом, пытается всучить ему дешевый ординарный напиток, должен быть готов к самым нелестным комментариям в свой адрес. Мало того, за подобного рода действия он рискует понести ответственность. С моральной точки зрения его поведение мало чем отличается от действий железнодорожной компании, взявшей с пассажира плату за проезд в первом классе и навязавшей ему попутчиков, которых он всеми силами стремился избежать, за что и платил по повышенному тарифу. Но корпоративная совесть, по утверждению Герберта Спенсера, существенно недотягивает до совести индивида.
Так рассуждал мистер Руфус Пембери, когда на станции Мейдстоун проводник привел в его купе плотного грубоватого мужчину (по виду типичного пассажира третьего класса). Он ведь заплатил немалые деньги не за мягкие диваны, а за возможность путешествовать в уединении или, по крайней мере, в обществе приличных джентльменов. Появление столь неотесанного господина лишило мистера Пембери подобной возможности и крайне раздосадовало.
Но если присутствие подобного соседа лишь нарушало правила, то его поведение было в высшей степени возмутительным: как только поезд тронулся, мужчина бесцеремонно уставился на своего попутчика тяжелым немигающим взглядом полинезийского идола.
Это приводило в замешательство и было оскорбительным. Мистер Пембери заерзал на диване, чувствуя, как в нем закипает гнев. Он заглянул в свою записную книжку, прочитал пару писем и перетасовал колоду визитных карточек. У него даже мелькнула мысль открыть зонтик и отгородиться от нахала. Наконец терпение его истощилось, а гнев достиг точки кипения. Он повернулся к незнакомцу и холодно произнес:
– Вы, вероятно, с легкостью узнаете меня, если нам случится встретиться вновь – не приведи господь.
– Я узнаю вас даже из десяти тысяч, – последовал ответ, столь неожиданный, что мистер Пембери на мгновение потерял дар речи.
– У меня память на лица, я помню всех, кого видел, – со значением произнес незнакомец.
– Весьма ценное качество, – заметил мистер Пембери.
– И очень полезное для меня. Во всяком случае, оно мне здорово пригодилось, когда я работал тюремщиком в Портленде. Вы ведь меня наверняка помните. Моя фамилия Пратт, и я был помощником тюремного надзирателя, когда вы там сидели. Чертова дыра этот Портленд, и я всегда радовался, когда меня посылали в город для опознания. Тогда предварительное заключение находилось в Холловее, это уж потом они переехали в Брикстон.
Пратт прервал свои воспоминания, и ошеломленный Пембери с трудом взял себя в руки.
– Вы, вероятно, обознались, – возразил он.
– Ну, уж нет. Вы Фрэнсис Доббс. Двенадцать лет назад сбежали из тюрьмы. На следующий день вашу одежду прибило к берегу. Беглеца так и не нашли. Смылся подчистую. Но в картотеке осталась парочка фотографий и отпечатки пальцев. Хотите посмотреть?
– С какой стати?
– Да, и вправду, к чему это вам? Вы ведь человек состоятельный, и небольшой капиталец, оформленный на нужного человека, может избавить вас от такой необходимости.
Пембери пару минут молча смотрел в окно. Потом резко повернулся к Пратту:
– Сколько вы хотите?
– Полагаю, пара сотен в год вам вполне по карману.
Пембери немного подумал и спросил:
– А почему вы решили, что я человек состоятельный?
Пратт недобро усмехнулся:
– Черт, да я все про вас знаю, мистер Пембери. Последние полгода я жил в полумиле от вашего дома.
– Что за вздор!
– А вот и нет. Когда я ушел со службы, генерал О’Горман нанял меня присматривать за своим поместьем в Бейсфорде – сам он появлялся там довольно редко. В первый же день я наткнулся на вас и сразу узнал, но виду не подал. Решил сначала выяснить, имеете ли наличность, ну, и оказалось, что пара сотен вам вполне по силам.
Установилось молчание, которое вскоре было прервано бывшим тюремщиком:
– Вот что значит иметь хорошую память на лица. Возьмем того же Джека Эллиса. Вы пару лет жили прямо у него под носом, а он и в ус не дул. Ну пусть себе отдыхает, – добавил Пратт, уже сожалея о том, что, поддавшись тщеславию, позволил себе излишнюю откровенность.