А проснувшаяся память уже щедро сыплет подробностями, выдавая все, что когда-то слышалось и читалось на этот счет…
Журналисты раскопали: это кольцо, якобы подаренное Доди Диане, не было обнаружено на месте аварии. На Диане в момент гибели оказались только серьги, часы и браслет – причем удар был такой силы, что одна из сережек слетела и обнаружилась внутри приборной доски. Откуда взялось кольцо с бриллиантами на витрине памяти, установленной в торгово-деловом комплексе «Хэрродса», рядом с фотографиями погибших принцессы и сына миллионера – непонятно.
– Наверное, отец Доди, Мохаммед, зная о покупке кольца, распорядился, чтобы ювелиры изготовили дубликат, в точности такой же, каким был оригинал, – прошептала потрясенная Лика, глядя на экран ноутбука. – А оригинал не нашли потому, что его прихватил Мартин Михайловски. Его снимки, сделанные на месте гибели принцессы, принесли ему множество денег, но испортили репутацию. Тогда поднялась целая волна негодования против папарацци, фактически затравивших бедную Диану. И Мартин решил переехать в Москву. В России тогда полыхала Чечня, без работы сидеть не приходилось. Но Мартин решил не брать с собой трофей в командировку, а спрятал его в Ленкиной квартире, где он пролежал многие годы. Неудивительно, что родители Мартина, приезжавшие к Лене за вещами погибшего сына, кольцом не интересовались. Они просто ничего о нем не знали. Никто не знал. Мартин совершил фактически мародерство, о таком не распространяются. Наверное, он хотел продать эту ценную вещь, когда шумиха вокруг гибели Дианы уляжется. Но не успел. Просто не успел. Надо же, Мартин производил впечатление очень порядочного человека. Впрочем, у меня все порядочные. Наверное, я никогда не научусь разбираться в людях…
* * *
Карандаш быстро летал по бумаге, и в четких штрихах постепенно проступало все великолепие кольца: округлая плавная форма, россыпь камней, изысканная лаконичность центральной композиции.
«Никакого смысла в этом эскизе, конечно же, нет, – думал Семен Борисович Вальтман, любуясь своей работой. – Ко мне никогда не придет клиент, который сможет оплатить изготовление настолько дорогой работы. Да и возможностей для такого производства у меня нет. Что моя мастерская со старенькими станками, убогой голтовочной машиной, вечно ломающейся литейкой. Просто это кольцо… настолько особенное… Я схожу с ума, веду себя так, как мне не свойственно, совершаю глупейшие поступки – и не могу иначе… Я чувствую: эта вещь просто притягивает к себе трагедии…»
– С Новым годом! С Новым годом! – донеслось из-за окна.
Семен Борисович посмотрел на улицу. Квартира была на первом этаже, поэтому и слышно все прекрасно, и видно – как на ладони. Вот, у наряженной сверкающей огнями елки бесятся ребятишки, кружатся в хороводе, потом вдруг устраивают битву в снежки. Похоже, подбежавшие к ним взрослые хотели унять ребятню – но мужчина, поскользнувшись, улетел в сугроб, женщина с визгом плюхнулась рядом, примчались смеющиеся дети…
Проклятые новогодние праздники! Слишком яркие, слишком долгие. Они всегда напоминают о том, чего нет и, наверное, уже никогда не будет.
Ни семьи, ни детей. Вся жизнь коту под хвост. И даже любимая работа – жалкая тень давней мечты…
Семен Борисович встал из-за стола, подошел к шкафу, жалобно скрипнувшему рассохшейся облупившейся дверью. И вытащил альбом с фотографиями.
Ювелирное училище. Счастливейшее время! Там еще казалось, что все будет – умение вдохнуть душу в золото, сохранить блеск серебра, раскрыть всю сочность зелени изумрудов и пламени рубинов, искусно подобрать оправу. Как горят глаза у худого черноволосого паренька, залившего незадолго до съемки формовочной смесью свою первую опорку с восковой елочкой!
А это уже пошли заводские снимки. Сколько счастья было сначала! Его взяли на лучший завод, в литейную мастерскую. Каждый день – чудо, восковая елочка становится золотой. В восковом цеху скучно: модель изделия из серебра запекается в резине, потом резина разрезается и углубление заполняется воском. Затем восковые модельки – кольца, сережки – паяльником прикрепляются к восковому стержню, получается елочка. Но разве это работа? Тоска, никакого творчества. Литейка – это совсем другое дело! В мастерской заливают опорку, прокаливают. Воск вытекает, оставляя нужную форму, и внутрь заливается золото, добавляется лигатура, придающая золоту не только крепкость, но и цвет, красноватый, серебристый или ярко-желтый. Святая святых, таинство, рождение красоты – вот что такое литейная мастерская. И парень на фотографии, протягивающий к объективу сразу несколько золотых елочек, думает именно так. А на следующем снимке – уже морщины расчертили лоб, улыбка натянутая. Когда первый восторг прошел, стало понятно: эскизы художественным советом одобряются безвкусные, примитивные. В них только отзвуки музыки, которая скрывается в драгоценных металлах. Настоящие энтузиасты ювелирного дела это рано или поздно понимали и осваивали новое направление работы. Оказывается, стремление делать красоту совпадает с желанием заказчика получить действительно оригинальную стоящую вещь. Ох, из-за этих левых заказов все и пошло наперекосяк…
Семен Борисович быстро пролистал пару страниц. Там были снимки с похорон отца, до сих пор больно их видеть. Папа не смог пережить позора – единственный сын обвинялся в воровстве. Он был советским человеком до мозга костей и считал, что советский суд – самый справедливый суд в мире и просто так обвинений в совершении преступления быть не может. С завода, конечно, все что-то потихоньку несли. Да, действительно, имелся такой грешок: прихватить баночку шлифовальной пасты или жидкость для промывки и обезжиривания изделия. Но это же мелочи, копейки, купить препараты, используемые для ювелирного производства, невозможно, а на заводе всего этого добра – завались, как не взять. Однако те бриллианты, которые вдруг обнаружились в его сумке на проходной, были чистейшей воды подстава, попытка найти крайнего в хищении камней. Пасту – брал, камни – даже не думал! Но никто в это не верил. Ни следователь, ни родной отец. Следователь написал дичайшее обвинительное заключение и передал дело в суд. А отец не простил. И не пережил происходящего.
Фотографии невесты, Розы… Приятно их видеть. Красивая, черноглазая, статная. Какой была бы жизнь с ней? Счастливой, веселой? Теперь не узнаешь. Впрочем, девушку понять можно. Такой приговор, двенадцать лет, больше, чем за убийство некоторым злодеям дают. Что такое жизнь человека в сравнении с расхищением социалистической собственности! Розочку понять можно, да. Ведь всегда хочется жить, а не ждать, тем более в молодости.
В колонии тоже делали снимки, сами заключенные, для собственной газеты. «Семен Вальтман встал на путь исправления» – и снимок стиснувшего зубы бритого зэка, строчащего рукавицы на швейной машинке. Смешно теперь это вспоминать. Какой путь исправления, если ты невиновен?! От чего исправляться? А рукавицы, сверх нормы нашитые, – это чтобы с ума не сойти. Тогда, впрочем, ему было совсем не до смеха. Но два года все же скостили за ударный социалистический труд.
А вот уже снимки после освобождения. Открытие своей мастерской, рот до ушей. Собственное дело, столько планов, и…