Эй, иностранец, я в Линате [11] . Наконец-то! Приезжай и забери меня!
Хрен с тобой, бездельник, беру такси и еду в твою мастерскую. Увидимся там?
??? Ты где? К счастью, меня впустил твой друг Лео. Позвони мне!
Твой Лео – сокровище. Водка кончилась, купи.
Но ведь она же собиралась приехать на следующей неделе! Проклятье, я о ней совсем забыл!
– Адела приехала, – сообщаю я хорьку, но тот даже не просыпается.
Я не был уверен, что меня с ним пустят в этот подвал, но никаких проблем не возникло. Больше того, я заметил, как официантка втихаря сунула ему кусочек сосиски. Не знаю, что его усыпило, сосиска или Бах, но вел он себя прилично и проснулся, только когда я выскочил на дорогу навстречу такси, уселся и назвал адрес мастерской.
Уже во втором внутреннем дворике, который в свое время служил гумном старой сельской усадьбе, я услышал звуки музыки. Я прохожу мимо дровяного сарая и толкаю запыленную стеклянную дверь. Вхожу в мастерскую и вглядываюсь в полумрак, создаваемый абажуром над угловым столиком и огнем старой пузатой печки, в которой нашли свой конец вчерашние газеты. Тот случай, когда говорят: горячие новости. Тепло обволакивает меня, и я вдруг чувствую, что слегка продрог, проведя несколько часов на улице этой весенней ночью.
– Ага! Кутеж и разврат! – кричу я, разглядев парочку, сидящую на диване.
Она вся – цветной ураган в ее расписанном огромными подсолнухами платье, со сверкающей белоснежными зубами улыбкой и светящими на загорелом лице, будто фары, голубыми глазами.
– Луизито! – визжит Адела, вскакивая, словно подброшенная пружиной, и устремляясь ко мне.
Она вся – цветной ураган в ее расписанном огромными подсолнухами платье, со сверкающей белоснежными зубами улыбкой и светящими на загорелом лице, будто фары, голубыми глазами. Я не успеваю толком оценить этот ансамбль впечатлений, импрессионистских фрагментов, как она бросается мне на шею.
– Осторожней, раздавишь хорька! – останавливаю я ее жестом.
Она замирает на месте.
– Кого раздавлю? – смотрит она на зверька, который опять проснулся и выглядывает из моего пиджака. – Ах, какая прелесть! – Она протягивает к нему руку, но тотчас отдергивает, потому что он едва не цапнул ее: – Ой!
– Ему не нравятся женщины, – объясняю я. – Это хорек редкостного ума.
За плечом Аделы я вижу Лео. Удобно устроившись на диване, он чуть слышно перебирает струны гитары.
– Эй, приятель! Ты вовремя вернулся, нам как раз не хватает тенора. Иди, споем! – кричит он мне, наигрывая мелодию «Гуантанамера» [12] .
– Лео, ты только посмотри, какую зверушку притащил Луис!
– Лео, – говорю я, – подержи хорька, я должен поздороваться с Аделой как положено.
Я подхожу к дивану, протягиваю ему зверька, который начинает рваться из рук.
Лео смотрит на меня мутными от выпитого глазами.
– У меня странная галлюцинация, – с трудом выговаривает он.
– Это не галлюцинация, Лео, это хорек. Хочешь подержать его?
Лео откладывает гитару и поднимается.
– Луис, дружище, я тебя больше не узнаю, – качает он головой. – Когда-то ты приводил в дом женщин, а не грызунов. – И исчезает за дверью в свою квартиру.
– Он не грызун, он из семейства куньих и живет со мной уже два дня! – кричу я ему вслед, но он вряд ли слышит меня.
Я пожимаю плечами и опускаю зверька на пол. Он моментально приступает к исследованию помещения.
– Луис, где ты был? – Адела подходит сзади и обнимает меня.
Уже много лет, с тех пор как она переселилась на Сицилию, мы с ней не общались, хотя никогда не теряли друг друга из виду.
Я физически ощущаю, как мастерская наполняется ее энергией, и спрашиваю себя, не перевернет ли ее появление мою жизнь и на этот раз.
Я забыл о ее приезде, но очень рад видеть ее. Я физически ощущаю, как мастерская наполняется ее энергией, и спрашиваю себя, не перевернет ли ее появление мою жизнь и на этот раз.
– А ты располнела, – констатирую я, хотя она выглядит нисколько не полнее, чем раньше. – Тебе идет.
Она смеется и отходит к дивану.
– Давай сядем, – говорит она, переходя на наш общий испанский язык, – и ты мне все расскажешь. Ты нашел на улице это подобие белки?
– Нет, мне его доверила одна подруга, не знала, куда его деть.
– И ты, разумеется, предложил ей подержать его у себя? – Она смотрит на меня широко открытыми глазами. – С каких это пор ты так охотно отзываешься на женские просьбы? Не хочешь поведать мне?
– Это долгая история. Ну, а ты как? Что ты делаешь в Милане? Показ только на следующей неделе!
– Я помнила, что должна была позвонить тебе перед вылетом, но… у меня не было времени. А следующая неделя – уже эта. И показ уже завтра, мой дорогой.
От неожиданности я валюсь на диван. И в то время, как я в полуобморочном состоянии смотрю на нее, в дверях появляется Лео, держа в одной руке крохотный ошейник, а в другой моток рафии, которую используют, чтобы подвязывать растения в саду. Победно поднимает их над головой.
– Смотри, что я нашел! Осталось от моего кота! – Он протягивает мне ошейник.
Я осторожно беру.
– Слегка грязноват, – замечаю я.
Слегка – слабо сказано. Узнать, каков его первоначальный цвет, уже невозможно.
– А рафия для чего? Собрался подвязывать цукини в такой час? – интересуется Адела.
– Предполагаю, он хочет использовать ее как поводок, – говорю я. – Но рафия недостаточно крепкая.
– Слушайте, вы, что нашел, то нашел! У меня дом, а не зоомагазин, понятно? Если не устраивает, можешь вылепить поводок из терракоты. – Лео кладет моток на стол.
– А ты уверен, что мы должны привязать его? – спрашиваю я с сомнением.
– Да, абсолютно уверен. Он не знает местности, мы не привыкли к нему, он может сбежать или мы нечаянно наступим на него. А вообще-то стоит купить для него клетку, – подводит итог мой друг, нагибаясь, чтобы взять на руки хорька, который подобрался к нему и обнюхивает его ноги.
– Привет, зверюга, как тебя зовут? – спрашивает он, поднимая хорька и глядя ему в глаза.
Зверек смотрит на него, замерев в его лапищах. Кажется, эти двое понравились друг другу.
– Его зовут Лаки, – ухмыляюсь я. – Надо подобрать для него другое имя, не такое кретинское.
– Только давайте поскорее, и мы закажем ему медальончик с его именем! – вмешивается Адела, любительница аксессуаров.