Я хочу уловить ту ускользающую грацию, какую уже неоднократно угадывал в чистых линиях и движениях Евы.
Я поднимаю глаза и вижу Еву. Держась за ручку двери, она смотрит на меня сквозь стекло. Должно быть, входная дверь нашего жилища, ведущая в оба внутренних дворика, была открыта, и она пришла прямо в мастерскую, а не поднялась по лестнице в квартиру Лео. Неужели спросила дорогу у Мануэлы? Надеюсь, нет. Эта мысль изумляет меня: в обычных условиях то, что одна инструктирует другую, воспринималось бы довольно забавно. А впрочем, чем эта ситуация необычна? Тем, что тебе нужно сконцентрироваться на работе, напоминаю я сам себе. Я хочу уловить ту ускользающую грацию, какую уже неоднократно угадывал в чистых линиях и движениях Евы.
Она стоит на фоне низких строений из красного кирпича, и ее кудрявые волосы отливают рыжим, как на картинах Тициана. Она опускает глаза и видит за моей спиной хорька. Ее лицо как бы освещается изнутри, и она решительно открывает дверь, бросается к клетке и, даже не поздоровавшись со мной, опускается перед ней на колени.
– Лаки, как поживаешь? – Она просовывает палец сквозь прутья и дотрагивается до носа зверька.
– Его зовут Да Винчи, – напоминаю я ей.
– Мне кажется, ему здесь хорошо, – обращается она ко мне. – Спасибо. Ой, ты накупил ему кучу вещей!
Она обводит взглядом тяжелую керамическую чашку с едой, капельную поилку, шерстяную мышь, набитый сеном ящик-спальню и ящик-туалет и, наконец, маленький гамак, который Лео привязал к одной из стенок клетки. Я спросил тогда, нет ли у него температуры, но теперь, думаю, надо не забыть поблагодарить его за то, что не дал мне ударить в грязь лицом.
– Какой симпатичный гамачок, – говорит Ева, и ее взгляд, устремленный на меня, теплеет. Затем она опять поворачивается к хорьку. – Смотри, как он забавно распластался по полу! – умиляется она.
Я знаком со зверьком недавно, но уже раскусил этот один из многих его хитрых трюков. Эта поза, сопровождаемая невинным выражением мордочки, означает одно: я нежнейшее создание, как ты можешь удержаться, чтобы не взять меня на руки?
– Я могу взять его на руки? – спрашивает Ева.
Ну конечно. Разве в состоянии это подобие мягкосердечной школьной училки устоять перед распластавшейся зверушкой. Признаться, меня радует ее реакция. Может быть, не такая уж она и зануда, какой хочет казаться.
– Можешь. Как только мы закончим, – отвечаю я строго.
Ее лицо мрачнеет. Она бросает извиняющийся взгляд на Да Винчи, поднимается с колен, отряхивает джинсы и, брезгливо морщась, оглядывает комнату:
– У тебя не слишком чисто… Ладно, тогда начнем. Куда я должна встать?
Я неспешно изучаю ее с головы до ног. На ней потертые джинсы и великоватая ей темно-синяя футболка, легкая, но с длинными рукавами. Хотя я не удивился бы, явись она сюда закованная в латы. Я вижу, как она цепенеет под моим внимательным взглядом и с вызовом вскидывает голову.
– Сначала я скажу, что ты должна снять, – отвечаю я наконец.
– Не поняла! – Ее глаза мечут молнии.
– Не собираешься же ты позировать в таком виде. Или ты думаешь, я намереваюсь рисовать твой плохо сидящий наряд, а не твое тело?
– И что ты хочешь, чтобы я одела? – Она оглядывается в поисках шкафа со сценическими костюмами.
– Ничего. Я хочу только, чтобы ты разделась.
От изумления она широко распахивает глаза. Неужели она правда не ожидала такого?
– Ты с ума сошел? – почти кричит она. – Чтобы я разделась при незнакомом человеке! Даже не думай!
– Дорогая моя, – напоминаю я безжалостно, – ты подписала договор.
– Но там не было написано, что я должна позировать нагишом!
– Там было написано, что я выбираю день и график сеансов, в каком виде и в каких позах ты должна позировать, – цитирую я по памяти. – Я специально перечитал договор сегодня утром, словно предчувствовал, что ты начнешь капризничать.
Не находя аргументов, Ева судорожно ловит воздух ртом. Она явно не желает уступать.
– Или я должен понимать это как то, что ты хочешь разорвать наш договор? – Я смотрю на нее отстраненно и спокойно, будто общаюсь с напуганным зверьком. – Хочешь разорвать его, Ева? – спрашиваю я чуть слышно. – Ты вольна сделать это.
Она бросает на меня испепеляющий взор, и я вижу, что она вот-вот сбежит. Воздух между нами дрожит, на кону два возможных решения и два возможных исхода этой встречи. Я почти физически ощущаю смятение, которое окутывает ее словно облако пара. Нет, она не перебирает варианты. Она мечется между верностью слову, что исповедовала всю жизнь, и сильным манком чего-то неведомого ею до сей поры. Она не может согласиться, но хочет согласиться.
Поэтому убеждает себя, что должна согласиться.
– Но если я разорву договор, ты выбросишь на улицу Лаки, – говорит она.
– Нет, я не выброшу Да Винчи на улицу. Я верну его тебе. Я также подарю тебе эту клетку. И гамак тоже, – отвечаю я шутливым тоном и вижу, как она едва заметно расслабляется.
– И куда я дену эту клетку? – спрашивает она с коротким смешком. – Она займет всю мою гостиную…
Повисает тишина. Она снова смущенно глядит на меня.
В комнате ни звука, и на мгновение мне кажется, что она ушла.
Или прекратила дышать.
Но тут слышится слабый звук расстегиваемой «молнии».
Я улыбаюсь ей.
– Ну, давай, это же не конец света. Позировать обнаженной – нормальное дело. Уже много веков даже самые респектабельные дамы не чурались этого занятия, – успокаиваю ее я, стараясь не думать о тысячах моделей в истории живописи, которых даже с натяжкой трудно было назвать респектабельными дамами. Дух монпарнасской Кики, да прости меня за мое вранье. Оно исключительно для пользы дела.
– А я не могла бы позировать… ну, не знаю… в нижнем белье? – пытается поторговаться она.
Но я не из тех, с кем можно торговаться в этом вопросе.
– Хочешь, я предоставлю тебе альтернативу?
Вижу надежду на ее лице. Напрасную.
– Вместо набросков с обнаженного тела мы сделаем просто эротический рисунок. Ты приспускаешь джинсы и трусики и задираешь майку, а я рисую только то, что открыто.
– Только?! – взрывается она возмущением. – Но это намного хуже, чем быть голой!
Она права.
Я молча наблюдаю, как она судорожно мечется между предложенными вариантами, а затем, решительно ставя точку ее колебаниям, командую:
– Все, хватит терять время. Раздевайся смелее. И иди туда.
Я показываю ей на диван у стены и, отворачиваясь от нее, отхожу к столу. Спиной ощущаю ее растерянность, но не оборачиваюсь. Спокойно беру картонную подложку, лист бумаги, прикрепляю его под зажим, выбираю мягкий уголь.