Но прошло несколько дней, эмоции мало-помалу улеглись, и Рэй впервые задумался: а как бы поступил он сам на месте Рамсфорда? И еще — что бы он сделал, если бы сенатор пятнадцать лет назад сказал ему: «Твоя мама живет в Калифорнии»? Наверняка бы сорвался и поехал к ней, а не отпустили бы — так просто сбежал. И если бы мать не захотела взять к его себе — а, скорее всего, так бы оно и было — вернулся ли бы он потом обратно в Нью-Гемпшир? Нет… пожалуй что нет, гордость бы не позволила.
И что бы было тогда с ним? Бродяжничество, детский приют? Или колония для несовершеннолетних правонарушителей — ведь могло быть и такое. А Ри, каким жестоким ударом это было бы для нее! Наверняка бы она все глаза себе выплакала, ждала бы, ждала…
Так может, сенатор понимал все это уже тогда, и решение ничего не говорить едва прижившемуся в его доме недоверчивому подростку как раз и было самым мудрым и человечным?
Рамсфорд держался с ним как обычно. Почти как обычно — Рэй не знал, существовала ли в действительности та легкая суховатость, которую он порой ощущал, или являлась лишь плодом его воображения. Сам же он в обществе сенатора чувствовал себя неловко: признав для себя его правоту, он осознал и то, что в ответ на его признание повел себя не как взрослый человек, а как взбалмошный и обидчивый подросток.
Понятно было, что надо как-то налаживать отношения. А тут еще Ри с ее просьбой…
Поэтому на следующий день, незадолго до обеда, дождавшись, пока уйдет секретарша, Рэй постучал в знакомую с детства дубовую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошел.
— А!.. — Рамсфорд махнул рукой, указывая на кресло у стола, и продолжил просматривать лежавший перед ним документ. Рэй подошел и сел. Сенатор дочитал до конца листа, перевернул его; поднял голову и молча вопросительно взглянул.
— Я хотел вам сказать, — начал Рэй, — я… я много думал последние дни. Вы были правы тогда, что не рассказали мне… насчет матери.
Несколько секунд Рамсфорд смотрел ему в глаза, потом кивнул. Показалось — или в его глазах промелькнуло облегчение сродни тому, которое испытывал и сам Рэй: неприятный разговор закончился, не успев начаться; слава богу, не потребовалось ни долгих объяснений, ни извинений.
Но уходить сразу, едва вымолвив пару слов, было как-то неудобно.
— Меня из «Т&Т» уволили, вы уже, наверное, знаете? — сказал Рэй первое, что пришло в голову.
Среди привезенных Луизой бумаг было несколько писем, в том числе из «Т&Т», извещавшее об увольнении, к нему прилагался чек на выходное пособие. Рэй и сам не собирался продолжать работать в Ричмонде, но в тот момент, когда прочел это, ему стало неприятно. Очень.
— Знаю, — кивнул сенатор. — Мне на прошлой неделе звонил Фарнхем — расшаркивался, извинялся… объяснил, что таково решение совета директоров. — Усмехнулся: — Так что мы с тобой теперь, выходит, оба безработные.
— Да, — в отличие от него, Рэю было вовсе не до смеха. — Вам из-за меня пришлось…
— Перестань! — резко перебил его Рамсфорд, хлопнув ладонью по столу. Повторил, уже мягче: — Перестань, сынок, не вини себя ни в каких несуществующих грехах. Ты спас Мэрион, за это я буду тебе благодарен до конца жизни. А история с моей отставкой — там не только и не столько ты послужил поводом, сколько… совсем другое. Помнишь эти письма?
— Какие письма?
— Ну те, с угрозами, с которых, собственно, все и началось.
Рэй вопросительно уставился на него.
— Значит… значит, вам все же удалось установить, кто их писал?
— Да, — вздохнул Рамсфорд. — Вы с Мэрион были правы с самого начала, когда говорили, что в них есть что-то странное… фальшивое. — Чуть поморщился — уж очень неприятным и тягостным было воспоминание…
На следующий день после пресловутого брифинга он сидел у себя в кабинете в посольстве. Парсонс уехал еще прошлой ночью; перед этим позвонил и, отдавая дань субординации, сухо поставил его в известность, что уезжает, потому что, по его выражению, «сделать тут больше ничего не может».
Было ясно, что вот-вот, если не сегодня, то завтра, последует звонок из госдепа; скорее всего, ему предложат подать в отставку. Что ж, пускай! Свой выбор он сделал еще несколько дней назад.
В посольстве все шло как обычно, если среди сотрудников и ходили какие-то слухи о его предстоящей отставке, внешне это пока не ощущалось. Секретарша сообщила по селектору:
— Спецагент Коул из ФБР на линии.
— Давайте, — сказал Рамсфорд и взял трубку.
— Здравствуйте, господин посол, — раздалось оттуда.
— Здравствуйте, мистер Коул.
— Господин посол, вы не могли бы подъехать к нам в отделение?
Рамсфорд несколько удивился: если Коулу что-то от него нужно, то по неписаным правилам он должен приехать в посольство, а не приглашать посла к себе. Тем не менее спросил:
— Когда?
— Чем раньше, тем лучше. — Чуть помедлив, фэбээровец добавил: — Господин посол, я бы не настаивал, но дело не терпит отлагательства.
Через час Рамсфорд, не столько встревоженный, сколько заинтригованный, был уже в кабинете Коула. После коротких формальных приветствий тот сразу перешел к делу:
— Господин посол, в этом помещении нет записывающей аппаратуры, и все, о чем мы будем говорить, останется сугубо конфиденциальным.
Рамсфорд, еще более заинтригованный, кивнул. Фэбээровец протянул ему два скрепленных скрепкой листочка бумаги.
— Вот, прочтите.
Это был отчет из криминалистической лаборатории ФБР. В первых строчках сообщалось, что «образец волокна «А» совпадает с образцом «К2-14», степень совпадения — 98 процентов». Дальше шли какие-то малопонятные формулы и диаграммы. Рамсфорд не стал вчитываться, а вопросительно поднял глаза на Коула.
— После похищения вашей дочери, — сказал тот, — я распорядился обыскать жилища всех сотрудников посольства, которые потенциально могли подложить письмо с угрозами в вашу почту.
— Без ордера, не поставив меня в известность? — удивленно перебил посол.
— Да. В суде как улика результаты обыска фигурировать, конечно, не могли бы, но нам нужно были хоть какие-то зацепки для расследования. В тот момент речь шла о жизни вашей дочери и был дорог каждый час. Обыск производился тайно, никто из ваших сотрудников ничего не заметил; мы искали совершенно определенную вещь.
— Какую?
— Какое-либо изделие из козьей шерсти коричневого цвета.
Рамсфорд вопросительно смотрел на фэбээровца, ожидая продолжения.
— В одном из присланных вам писем, на клеевом слое под клапаном, были обнаружены несколько тонких, почти невидимых глазу волокон. Экспертиза установила, что это козья шерсть, окрашенная в коричневый цвет красителем из коры грецкого ореха.
— И вы… — Рамсфорд чуть помедлил, — вы хотите сказать, что нашли у одного из работников посольства нечто, сделанное из такой шерсти?