— Хм.
— Во всяком случае, согласно моим картам, от штата Мэн до острова Нантукет не пролегает никаких автомобильных или железных дорог.
— Должно быть, очень забавно шутить и чувствовать от этого радость.
— Так и есть.
Известный детектив закрыл глаза и попытался откинуться назад на маленьком сиденье, сцепив руки на внушительном животе. Он был в пестром твидовом костюме-тройке; но, как всегда, выказывая полное безразличие к искусству портного, Эмброуз надел желто-белую полосатую рубашку от Томаса Пинка и старый розовато-зеленый мадрасский галстук-бабочку, который приобрел очень давно в магазине господина Трайминэма на улице Фронт-стрит на Бермудах. Все это акцентировалось белым шелковым шарфом.
Алекс Хок положил гидроплан на крыло, вырезая изящную дугу в куполе неба над темно-синими водами залива. Запланированная схема полета говорила, что сначала надо было подняться на высоту пять тысяч футов. Он повторно проверил компас и карты и взял курс на юго-восток к острову Нантукет. Солнце поднималось все выше над восточным горизонтом, посылая золотые стрелы лучей над акваторией темного залива и густыми лесами штата Мэн, лежащими под крылом серебристого самолета.
Конгрив проявлял обычное беспокойство в полете. Вчера вечером в баре гостиницы Дарк Харбор он выпил изрядное количество ирландского виски. С утра у него было похмелье, и он заявил Алексу за завтраком, что хотел бы, чтобы обратный полет к острову Нантукет прошел гладко.
Алекс знал Конгрива очень давно и понимал, этот человек никогда открыто не признается, что просто-напросто боится летать. Он просто маскировал свою нервозность и испытываемый в полете дискомфорт под чрезмерную раздражительность. Алекс давно понял, что беспокоило Эмброуза больше всего во время полета — ощущение полной потери контроля над происходящим.
— Что-то не очень мне нравится мчаться в пространстве запечатанным в эту алюминиевую трубу, — частенько любил он повторять.
— Я всего лишь хочу сказать, Алекс, — оправдывался Конгрив, все еще держа глаза закрытыми, — что ты спроектировал этот проклятый самолет самостоятельно. Я говорил это тебе и прежде. Я просто не понимаю, почему ты не догадался добавить в конструкцию еще хотя бы один двигатель.
— Я мог бы это сделать, констебль. Но в результате самолет стал бы гораздо хуже вести себя в воздухе.
— Что? — пробормотал Конгрив. Он наклонился вперед и посмотрел на Алекса. — Уж не хочешь ли ты сказать, что самолет с одним двигателем безопаснее, чем с двумя! Нелепое утверждение.
— Как раз это я и хочу сказать. Но крайней мере, про этот самолет, — улыбнулся Алекс. — Я знаю, это может казаться противоречащим здравому смыслу, но это правда… в некотором роде.
— Теперь я, конечно же, услышу одно из твоих беззаботных пояснений, не так ли? Уверен, если бы мы сейчас вошли в штопор и падали в море, я услышал бы самое полное научное объяснение смертоносной оплошности или сбоя механизмов еще до того, как рухнул вниз вместе с этой консервной банкой.
— Если мы даже потеряем единственный двигатель «Киттихока», констебль, — терпеливо пояснил Алекс, — то сможем просто парить в воздухе, до тех пор пока не обнаружим подходящее место для приземления. Самолет совершенно нормально реагирует на все средства управления.
— Просто смешно, — фыркнул Конгрив, забивая табаком стиснутую зубами трубку. — Если бы здесь был второй двигатель, то нам не пришлось бы, как ты выразился, «парить» вообще. Мы бы просто продолжали лететь на втором двигателе, пока не достигли бы места назначения.
— Совершенно верно, за исключением фактора вращающего момента, — сказал Алекс. — Самолеты с двумя двигателями на крыльях при отказе одного теряют мощность по одному борту, и сила вращающего момента, производимая оставшимся двигателем, норовит перевернуть самолет на бок. На самом деле это весьма рискованно. В результате таких отказов произошло много катастроф.
— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
— Конечно. Я просто подумал, что ты заинтересовался аэронавтикой…
— Фатальных неисправностей? Ради бога.
— У меня возникла идея, старина. Почему бы тебе не повести самолет?
— Что?
— Я вполне серьезно. Думаю, тебе понравится. Подожди, сейчас передам тебе управление. Теперь ты управляешь самолетом.
Алекс убрал руку с V-образного штурвала, расположенного между сиденьями.
— Теперь бери штурвал и говори: «принимаю управление на себя».
— Ты что, на самом деле свихнулся?
— Лучше возьмись за штурвал, констебль. Самолет будет лететь некоторое время сам по себе, но…
Эмброуз некоторое время боязливо смотрел на ручку управления, и наконец опустил на нее ладонь.
— Ты должен сказать «принимаю управление на себя», — настаивал Алекс. — Чтобы не вызывать замешательства у второго пилота.
— Ну ладно, беру управление на себя, — сказал Эмброуз и резко потянул ручку на себя. — Взлетаем дальше.
— Осторожно, следи за скоростью полета. Ты же не хочешь, чтобы самолет потерял скорость.
— А что будет, если мы потеряем скорость?
— Это значит, что мы начнем терять высоту, войдем в спиральный штопор, чрезмерная скорость падения оторвет крылья, и мы со свистом рухнем в океан. Если, конечно, ты не воспользуешься рулем, чтобы стабилизировать самолет и восстановить контроль над машиной. Тогда мы снова взмоем над этими прекрасными синими волнами и будем жить долго и счастливо.
— Что дальше? — спросил Конгрив, и Алекс подумал, что тому начинает нравиться вести самолет.
— Нужно приопустить носовую часть, пока самолет не потерял скорость.
— А! Значит, мне нужно только толкнуть эту штуковину вперед?
— Да. Только смотри все-таки полегче с этой штуковиной. Регулирующие механизмы тонко реагируют на каждое движение, достаточно лишь легкого контакта. Просто чуть-чуть опусти нос. Я немного сбавлю обороты… вот так… теперь просто замечательно. Теперь самолет идет устойчиво. Я пока отрегулирую рули высоты и элероны. Дай-ка на секунду штурвал. Поверни налево, нам надо лечь на левый борт, видишь? А я положу самолет ровно. И используй руль для изменения курса.
— Руль? Где, черт возьми, руль?
— Те педали под ногами, видишь? У меня такой же набор. Правая и левая педали руля. Я сам их отрегулирую. Ну вот, все в порядке. Сейчас изменим обороты, чтобы перейти на другую высоту. Смотри. Увеличивая скорость, мы поднимаемся. Снижая скорость — опускаемся. Этот самолет весьма прост в управлении. Им так же просто управлять, как качаться на доске.
— А ведь правда, — сказал Конгрив, широко улыбнувшись и управляя самолетом, словно игрушкой. — Я никогда не думал об этом.
Хок повернулся и пристально посмотрел на друга. В его глазах светилась теплая улыбка. Этот человек всегда умудрялся поражать других своими скрытыми способностями. Несмотря на некоторую чудаковатость и излишнюю чувствительность, он не имел предела храбрости и показывал хладнокровие в любых обстоятельствах. Словно Черчилль, Эмброуз мог идти под градом пуль и улыбаться при этом. Черт побери, Хок видел, как он делал это и делал не раз. Впоследствии он цитировал Уинстона, говоря: