Когда мы вернулись в квартиру, обнаружилось, что Кайл и Линн уже уехали. Я, признаюсь честно, обрадовался, но и удивился тоже.
И несмотря на то что дел было много: завтра нам предстояло сыграть свадьбу, и я для нас кучу всего запланировал (в том числе и последующий отъезд), – я все равно хотел Мэгги… Каждую ночь… каждую минуту.
Как только мы вошли в квартиру, Мэгги стянула с себя толстовку и скинула кеды у дверей. Я улыбнулся.
– Я в душ, ладно? – бросила она.
– Помощь не нужна? – крикнул я вслед, сдерживая смешок.
И услышал, как она хихикнула:
– Завтра ночью твоя помощь мне определенно понадобится!
Проклятие, а ее не проймешь!
Я потер лицо и подумал, чем бы заняться. На столе в кухне я увидел миску Бэллы. Я вздохнул – соскучился по своей девочке. Из-за моих занятий она почти всегда жила с мамой и папой, но теперь все изменится. Они с Мэгги отлично поладили, а потому скоро мы с ними станем маленькой семьей.
Бэллу мой план тоже касался. Мне не терпелось поделиться им завтра с Мэгги, и я надеялся, что он понравится ей так же, как и мне.
На одном из шкафчиков лежала стираная одежда, а значит, приходила Роза. Чтоб скоротать время, я решил убрать одежду в шкаф. Обсидиановая шкатулка, которую я отдал Мэгги, лежала с ее стороны кровати. Я заглянул проверить, на месте ли мои клятвы. Оказалось, на месте и все так же сложены. Я знал, что в этой суматохе Мэгги своих клятв еще не написала, но все-таки хотел, чтобы она прочитала мои сегодня. Ну ладно. Это ведь просто слова, так? Она знает, что я ее люблю.
Когда я закончил с вещами, Мэгги вышла, кутаясь в полотенце, и принялась рыться в своей одежде в поисках чего-нибудь подходящего.
Я пошел в душ и откинул голову, и обжигающая вода полилась мне на шею и спину. Я улыбнулся. Несмотря на все, что случилось сегодня, вчера и позавчера, меня не волновало ничего, кроме завтра.
Мэгги почти уже стала моей…
Пока Калеб был в душе, я слушала его мысли. Он радовался завтрашнему дню и отсчитывал до него минуты. Натянув футболку под цвет серых штанов, я почувствовала себя дурочкой. На футболке было написано: «Ага! Вот так!»
Я закатила глаза, вспомнив, какой была раньше. И дело даже не в том, что я участвовала в группе поддержки (по ней я, между прочим, соскучилась – мне нравилось соревноваться с тамошними девчонками), – просто я была не я. Не настоящая я.
Я оглядела комнату и провела руками по покрывалу.
Вот она я. Здесь.
Я взглянула на маленькую обсидиановую шкатулку на прикроватной тумбочке и заметила, что шкатулка эта слегка повернута в другую сторону. Я бросила взгляд на дверь ванной и вдруг поняла, что совсем забыла написать клятвы. А Калеб, похоже, проверял, прочитала ли я его письмо. Ох, он так вдумчиво подошел к этому делу, а я просто-напросто обо всем забыла…
Я опустилась перед кроватью на колени и бережно положила на нее шкатулку. Бесшумно подняла крышку, развернула хрустящую бумагу.
Почерк у него был самый что ни на есть мужской. Я улыбнулась и начала читать.
Не было такого дня, когда я тебя не ждал, когда бы не мечтал о тебе. Я мечтал всегда – пускай и не зная твоего лица. Представлял, как это будет – к тебе прикоснуться. И ждать было несложно, но меня одолевали сомнения. Я сомневался, существуешь ли ты наяву, гадал, встречу ли тебя наконец.
Зря я сомневался.
Глядя на твое лицо, я с удивлением замечаю на нем отражение своей собственной любви. Твоя улыбка… Я пойду на все – лишь бы ты продолжала так улыбаться. Ты – мое все. Мой мир.
Для меня честь даже просто находиться рядом с тобой, а обладать твоим сердцем – и подавно.
Я обожаю то, как ты смотришь на мой мир.
Я без ума от мысли, что ты – часть моей семьи…
И как тебе удается быть одновременно такой невинной и такой до боли соблазнительной? Как удается быть бескорыстной, чуткой, полной любви – после всего, что с тобой случилось? Детка, я говорил тебе это миллион раз и продолжу говорить до конца своих дней: ты восхитительна.
Завтра ты станешь моей во всех смыслах и навсегда, но я знаю, что, как бы крепко я тебя ни обнимал, я все равно буду жаждать твоей близости; как бы отчаянно и страстно ни целовал, я не смогу насытиться.
Ты моя родственная душа, и для тебя я живу и дышу, моя прекрасная нареченная. Тебе самое место в моих объятиях, в моей жизни. Любовь моя, моя сообщница, моя душа, моя восхитительная девочка!
Выходи за меня. Забери из груди мое бьющееся сердце и поступай с ним как хочешь. Оно твое с того самого дня, как ты спасла мне жизнь. И ты продолжаешь меня спасать. Я люблю тебя, детка. Люблю, и не нужно искать причину (только попробуй!). Значение имеет только одно: наше с тобой завтра, любовь моя.
На глаза мне выступили слезы, и из груди вырвался вздох.
Куда мне до такого… Теперь я должна написать собственные клятвы и попытаться сделать их такими же безупречными и правильными. Это он моя душа! Моя любовь, мое все. Я чувствовала себя ему неровней.
Утерев глаза ладонью, я взяла себя в руки. Нужно сделать это. Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на Калебе. Он стоял в черных семейных трусах возле раковины и собирался бриться. Зеркало заволокло паром, вытереть который он еще не успел.
Я решила не ждать и сразу написать свои клятвы. Просто объяснить Калебу, что чувствую сейчас. Не волноваться из-за карандаша и бумаги, не обдумывать мучительно слова. Вот она я, настоящая, живая, любящая. Я решила подать ему себя как есть. Преподнести на блюдечке.
Не открывая глаз, я представила, как пишу слова на запотевшем зеркале, и когда пар заволакивает буквы, пишу дальше – отрывок за отрывком…
Я знаю, иногда ты думаешь, что я сожалею о том дне, когда ты ко мне прикоснулся. Это не так. Я ни о чем не жалею, ни капельки. Ты в корне меня изменил. Когда я была маленькой, я всегда представляла, что вырасту и стану такой же, как и все женщины в городе. Такой, как моя мама, которая без особого усердия решает проблемы и гордится своим статусом, своими крохотными достижениями, которые яйца выеденного не стоят.
Благодаря твоей семье я узнала, что о родных нужно заботиться потому, что ты их любишь, а не потому, что так того требует общество. И я хочу о тебе заботиться. Больше всего на свете я желаю сделать тебя по-настоящему счастливым. Ты меня не подавляешь, а охраняешь, давая свободу. Помнишь, ты говорил, что пытаешься найти золотую середину, что, оставаясь тираном, хочешь позволить мне быть собой? У тебя получилось, милый! Ты так хорошо обо мне заботишься. А то, что ты за меня волнуешься, – даже лучше. Это отражение твоей любви. И я не сомневаюсь, что с тобой буду счастлива. Я только лишь надеюсь, что и ты будешь счастлив со мной.