То возмущался Иуда Искариот.
«Странно, всегда казалось, что он наполнен такой искренней любовью к Учителю!» – пронеслось в голове у юноши.
Иуда же тем временем ворчливо продолжал:
– Да, такое чистейшее масло можно было продать не меньше чем за триста динариев. Полученные деньги пригодились бы нищим и вдовам, а еще…
– Не ругайтесь на нее, – перебил Иисус, ласково глядя на Марию. – Она приберегала это масло на день моего погребения. Нищие всегда будут рядом с вами, и вы всегда сможете им помогать. Меня же рядом с вами скоро уже не будет.
Лазарь сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
Да что же это Он говорит такое?!
Нет, нет, так не может быть, так не должно быть!
Учитель – это свет, это жизнь.
Если погаснет солнце – то что тогда случится со всеми людьми?..
* * *
– Всю ночь ревела, да?
Мне так плохо, что я даже не могу прокомментировать совершенно неуместное «тыканье» девчонки-гримерши. Вообще-то барышня, которая сейчас наносит на мое зеленое лицо со щелочками вместо глаз тональный крем, намного младше моего сына. Возможно, под настроение я бы поехидничала над любительницей панибратских обращений. Однако сейчас у меня вместо сердца – кровоточащая дырка. Хочется накрыться с головой одеялом, никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Не знаю, как буду принимать участие в съемках, сил, кажется, вообще нет.
Пытаюсь поддерживать разговор гордым враньем:
– Ничего я не ревела. Просто у меня аллергия.
– У наших ведущих каждый день такая аллергия. Бросит девочку парень, у нее сразу же глаза на мокром месте. А я считаю, спокойнее надо на мужиков реагировать. Если по каждому козлу убиваться – все лицо в морщинах будет!
– Но у меня действительно аллергия…
А может, в каком-то смысле я не очень-то вру? У меня аллергия на мужа. На некоторые привычки мужа – если быть точнее. На меня нельзя давить! Нельзя! Я могу вынести все, что угодно. Я могу быть верным рубаха-парнем, роковой красоткой, терпеливой сиделкой или суперкулинаром. Могу работать в режиме нон-стоп, жить без денег, забить на бытовой комфорт. Но, пожалуйста, не надо заставлять меня делать то, что я считаю невозможным.
Я не могу бросить этих дурацких «Ясновидящих».
Да, сдуру купилась на большой гонорар, на возможность помочь собачьему приюту.
Да, мне страшно. Я слишком многого из происходящего здесь не понимаю. Я не знаю, как можно было заставить Мариам выпить карбофос, как можно было вынудить Евсению ломануться при белом свете «наводить порчу» на «тушкана». Конечно, такие вещи, которые на уровне логики объяснить невозможно, заставляют чувствовать себя слабой, уязвимой.
Но я не могу бросить эту программу! Потому что людям, находящимся тут, возможно, угрожает опасность; потому что мне банально любопытно во всем разобраться. И – самое главное – я никогда не позволяю себе трусить, даже если очень хочется, даже если это разумно. Я просто не смогу жить с ощущением того, что я сдрейфила и отступила…
А ведь Ленька знает меня как облупленную. Знает, и обычно принимает со всеми моими тараканами.
Зачем тогда было провоцировать ссору, настаивать? Он же понимает: я не умею, не привыкла ездить по жизни «задним ходом». С точки зрения результата КПД разборок – ноль целых, ноль десятых. Но мы наговорили друг другу столько горьких несправедливых слов, что всю душу, кажется, заволокло едким дымом…
«Ты себя ведешь, как маленькая упрямая девочка! – орал муж, крутя пальцем у виска. – Так Димон в магазине на пол валился и визжал, что хочет машинку!»
Я ревела и улыбалась одновременно. Наш сын внешне очень похож на Леньку, и в тот момент как раз именно кричащий муж напоминал вредничающего сынишку.
Оба мы хороши! Наверное, никогда не повзрослеем. Никогда не научимся контролировать свои эмоции, идти на компромисс и допускать за близким человеком право принимать решения, противоречащие собственным критериям…
– Нравится?
Вздрагиваю от звенящего над ухом голоса, бросаю машинальный взгляд в зеркало и с облегчением подмигиваю своему отражению.
Да я выгляжу просто роскошно! Свежий цвет лица, высокие скулы, огромные глазищи и пухлые губы – ничто больше не напоминает зареванную, хлюпающую носом женщину.
Благодарно улыбаюсь талантливой визажистке, встаю с кресла и тороплюсь в центр комнаты. Там режиссер программы как раз объясняет съемочной группе, что нам всем предстоит делать.
В Захаре Быстрове нет ничего ни быстрого, ни энергичного.
Невысокий дядечка с «пивным» животиком, боковыми залысинами и маленькими сонными глазками; одетый в мешковатые вытертые джинсы и свободный свитер. И даже голос у него тихий, сонный. Не соответствует человек своей фамилии, вот просто ни капельки!
– Итак, повторяю, – он бросает на меня равнодушный взгляд и продолжает бубнить: – Повторяю для вновь прибывших. На испытании участники программы из шести запечатанных конвертов с фотографиями должны выбрать один, тот самый, в котором находится снимок убитого парня. Если выбор конверта сделан правильно – то дальше экстрасенса надо спросить о том, как именно погиб парень. Мать погибшего сейчас на гриме. Мы сможем начинать через десять минут. А пока пусть ведущие подводку запишут.
У меня невольно вырывается:
– Так ведь первый же экстрасенс, прошедший испытание, сможет разболтать остальным участникам все подробности!
Оператор Дима Ванин, высокий, красивый, как греческий бог, недоуменно пожимает плечами:
– А это совершенно не в их интересах! Они все – конкуренты. До окончания съемок все экстрасенсы будут находиться в двух помещениях: одна комната для тех, кто уже прошел испытания, и вторая – для тех, кто ожидает записи. У них забрали сотовые телефоны. Даже в туалет их будет сопровождать кто-нибудь из наших. Впрочем, они и сами не горят желанием делиться подробностями друг с другом. Сам сегодня слышал, многие радовались смерти Мариам. Говорили – одним соперником меньше! А еще мне показалось, что убийца…
Ведущая Катя Романенко хмурит темные бровки, отчего ее лоб рассекает тонкая морщинка:
– Дим, я тебя умоляю, давай будем работать, а не болтать. Я уже второй день в себя прийти не могу, руки трясутся. И вонь эта невыносимая – кажется, вся студия до сих пор пропитана гадким запахом. И вот в чем прикол – этого вонизма не было, когда мы шампанское пили.
У меня невольно вырывается:
– Не может быть! У фосфорорганических соединений очень резкий запах. Он сразу же появляется, стоит только открыть емкость с инсектицидом.
– Ну конечно, я вру, – ведущая бросает на меня неприязненный взгляд и поджимает накрашенные светло-розовой помадой губки. – Естественно, Романенко быть искренней не может, ничего не понимает, ни в чем не разбирается. И вообще, она – тупая овца, у нее же папочка – олигарх!