Липоксай Ягы неспешно восходил к проему капища, а вслед за ним, ровно на две ступени позади синхронно подымались ведуны, каковые несли в руках цветы, мед, масло и вино. Площадь промеж того медлительного восшествия наполнялась людьми, большей частью теми кто просто пришел вознести славление своим Богам, но были и те кто оставлял обок чаш со священным огнем, где дежурили два волхва, дары.
Старший жрец вскоре достиг небольшого пятачка, полукругом завершающего лестницу, и, остановившись на нем низко, достаточно низко для себя, поклонился. Он еще чуть-чуть находился в столь неподвижно-замершем состояние, склонив пред проемом голову, и точно ожидая разрешения войти вовнутрь, потом также неспешно, как проделывал и все дотоль, испрямился и вступил в само помещение. В храме уже в восьми чашах ярко горел огонь, и подле стояли восемь жрецов, обряженных в голубые одежи, наподобие кахали, но только без накидки.
Стоило только вступить в капище Липоксай Ягы, жрецы немедля преклонили головы. Во время жреческих обрядов было все предельно выверено, будто от той слаженности, что-то зависело. Освещаемое лучами подымающегося солнца и лепестками пляшущего в чашах огня на стенах капища, кажется, оживали изображенные сцены… И с тем зримо затрепетали уста Богов, закивали удлиненными головами белокожие альвы, яростно взмахнули мечами и молотами поросшие желтыми шевелюрами низкого росточка гомозули.
Липоксай Ягы подошел к золотой чаше, поместившийся в средине центральной постройки и остановился в двух шагах от нее, позадь него немедля сдержали поступь сопровождающие его ведуны, несущие в руках дары. Старший жрец, чье основное величание было вещун, видимо, в честь царицы белоглазых альвов Вещуньи Мудрой, резко… на этот раз резко вздел вверх обе руки и громко, торжественно басисто молвил:
– Славу творите дарицы во всем Богам нашим Расам! О, Небо – Отец Богов воспеваем тебе славу! Ибо ты есть Старший Бог из рода Зиждителей и как извечный родник творишь зримое и незримое, созидая саму жизнь, начало ее движения и ее конец! О, Бог Небо!
Одначе, Липоксай Ягы внезапно смолк, так как узрел, что на Золотой Чаше Даров, прежде под лучами, проникающими сквозь окна угловых построек и падающих прямо в недра ее, вызывая тем самым легохонькое, дымчатое сияние, разком заплясали крупные брызги полымя, будто и внутри, и снаружи зачинался огонь. Миг погодя Чаша и впрямь ярко занялась огнем, на ней горели не только стены, запылала и сама стойка, ножки поддерживающие ее. Лучистый свет теперь иной, не посылаемый солнцем, а отбрасываемый всего-навсе Чашей покрыл все пространство помещения. Он коснулся и впитался в сами стены, свод, окна, отчего нежданно вроде как воспламенилось и само здание храма, и в том сияние во всех направлениях задвигались, заплясали ярчайшие, крупные искры, немедля опалившие лица, волосы и одежды жрецов.
Еще миг и пред Чашей едва обрисовался нависающий своей могутностью, туманный облик Бога. Обаче, при том явственно проступило его сухопарное, безбородое лицо с радужными очами, огнисто-красными губами, и даже надетое на него рдяного цвета укороченное сакхи. По лбу Зиждителя также зримой полосой проходила тончайшая золотая нить, унизанная семью крупными, ромбической формы, желтыми алмазами, светозарно полыхающими.
– Падите ниц пред Зиждителем Огнем! – мощно дыхнул Рас и старший жрец, как и все иные его помощники, не мешкая повалились на колени и низко склонили головы. – Вещун Липоксай Ягы! – обратился Бог к старшему жрецу. – Это дочь моя, прими ее как великое благодеяние! Как небесный дар! Береги, люби и учи, абы вмале, по воле Отца Расов, Зиждителя Небо, она станет твоей преемницей!
Светозарные искорки враз выскочили из туманного образа Огня, точно кто-то их исторг не из самой божественной плоти, а ссыпал сверху, и полетели в лежащих на полу капища жрецов, опалив ярой своей горячностью, местами подпалив волосы и проделав дыры в одежах. Громоподобный грохот прокатился по храму и вырвавшись чрез дверной проем, по всему вероятию, наполнил всю площадь, Лесные поляны, а миг спустя и само раскинувшееся над градом голубое с объемными плывущими по нему бело-серыми пузырчато– растянутыми облаками. Капище нежданно тягостно вздрогнуло, сотряслись его стены, зазвенели стекла в окнах, а Золотая Чаша, подлетев ввысь почитай к самому своду, оторвавшись от удерживающих ее ножек, закружилась, выписывая спиралевидные виражи. Образ Огня уже пропал, и токмо густая, оранжевая дымка окутывала Чашу, и нежно поддерживая ее, как великую бесценность, трепетно несла вниз к оставленным там тонким восьми ножкам, переплетенным меж собой будто стволы деревьев. Неспешно округлое золотое днище коснулось загнутой подставки, и плотно войдя в нее, днесь уже вместе с ножками свершила круговое движение. И тотчас оранжевые испарения, плывущие над Чашей и под ней, скомковались, и впорхнули в вогнутую ее внутренность, немедля живописав облик маленькой девочки, лежащей на боку, с подогнутыми ножками, прижатыми к груди ручками и сомкнутыми очами. Обряженная в тонкое, белое сакхи, с распущенными длинными рыжими, вьющимися волосиками Лагода, как всегда была прелестна. На ее белой коже лица еще теплились махие искорки огня, оставленные от поцелуев не только Огня, но и Седми, принесших девочку на Землю. Такие же масенькие капли полымя струились по волосикам, одеянию, по стенкам Золотой Чаши.
Липоксай Ягы неспешно поднялся с колен, и, содеяв несколько робких шагов навстречу Чаше, с волнением воззрился на божественного ребенка. Его и без того белое лицо и вовсе избелилось, растеряв всякие краски, присущие в целом человеческой коже. Он боязливо, словно страшась вспугнуть виденное чудо, простер правую руку в направление Чаши и вытянутым указательным перстом дотронулся до теплого лобика девочки. Лагода внезапно резко отворила веки, и, уставившись ярко-зелеными очами на старшего жреца, чуть слышно произнесла:
– Геде Огу?
Липоксай Ягы дотоль никогда не имеющий общения с детьми, поелику по традициям жреческой касты не обладал потомством, а в преемники брал ребенка из воспитательного дома обладающего определенными качествами и способностями, конечно же не понял, что молвило дитя Бога. Одначе, он осознал, что ноне стал свидетелем того, что столетия до него ждали все жрецы, что хранилось в древних свитках записанных еще первыми людьми со слов великих учителей белоглазых альвов, оных иноредь причисляли, как и гомозулей, к полубогам.
Вещун медленно так, чтобы не напугать девочку протянул к ней и левую руку, да нежно обхватив ее малюсенькое, хрупкое тельце вынул из Чаши. Липоксай Ягы поднял божественное чадо, как можно выше, и вгляделся в ее дивный образ. Широкие лучи солнца, пробивающиеся через стекла окон, теперь еще насыщенней осветили и само капище, и Лагоду отчего на ее лице вновь пробежали сверху вниз искорки сияния. А засим ярко вспыхнула округлым ореолом головка девочки, вроде объятая смаглым дымком, отчего вещун немедля преклонился пред зримым, и на немного замер. Однако, уже в следующее мгновение он прижимал к своей груди ребенка, ощутив исходящую от него ни с чем, ни сравнимую теплоту, которая легким трепетом отозвался в теле старшего жреца, а на голове зараз шевельнулись волосы, будто жаждущие ершисто вздыбится.
Липоксай Ягы степенно развернулся, пронзительно зыркнув на все еще стоящих на коленях ведунов и негромко, чтоб не всполошить чадо, взволнованно оглядывающее досель неведомое место, молвил: