Чем? Чем таким один отличается от иного?
Цветом глаз?.. ростом?.. сложением?.. умом?.. полом?.. или быть может, что вернее всего, заложенной внутри него неординарной душой.
Владелина, вне всяких сомнений, обладала именно такой душой, потому и обратила на себя внимание еще в космическом хуруле, а позднее в капище, когда Воитель и Огнь вступились за нее, один подарив клетку, другой приняв удел в свои руки. Но девочка никогда, за прожитые четырнадцать лет, не обращала собственную избранность или как выразился Воитель «уникальность» против иных жителей поселения. Временами она даже стеснялась того преимущества собственного положения, и, понимая, что на нее наложены определенные обязанности, прилагала все усилия, чтобы оправдать свою привилегированность. И коли молвить точнее, Двужил и Воитель, были не правы, она никогда не своевольничала, будучи всегда… всегда послушна слову учителя и уж тем более Расам. И всего только нарушала волю Огня, позволяя себе убегать в дни хвори в луга.
Однако нынче она не на шутку осерчала на Двужила. Ей совсем стало не по нраву, что он по первому хотел ее взнуздать. Засим на протяжении почти недели, ежеутренне, начинал занятия с долгой и дюже уныло текущей речи в каковой пред стоящими по стойке смирно Владелиной и Грабом осуждал поступок первой, позволившей себе… такую, по мнению гомозуля, непростительную дерзость, как панибратская беседа с Зиждителем Седми. Всяк раз, во время того долгого поучения, повторяя имя этого весьма строгого Бога, Двужил вскидывал вверх сомкнутую в кулак руку и покачивал ею туда-сюда так, точно грозил им не дерзкой юнице, а самому Седми. Потому, когда и на десятый день, после беседы девочки и Зиждителя у капища, утро началось с очередного нравоучения Двужила, Влада не выдержала. И во время очередного круга гомозуля, обок ребят, нежданно уселась на оземь. Девочка пристроила тренировочный щит и меч подле, подогнула ноги в коленях, обхватив их руками, да уперлась взором в свои низкие, кожаные, сапоги, ложившиеся складками, стоило лишь присесть.
– Владелина! – сердито дыхнул гомозуль и потряс, словно баран своей кудлатой головой, и тотчас заколыхавшись на ней, пошла мелкой рябью его рыжая шевелюра. – Сейчас же поднимись и выслушай мои наставления стоя.
– Ох! учитель Двужил, – обращаясь к гомозулю по установленной форме, откликнулась отроковица, меж тем продолжая сидеть. – Да скока в самом деле можно об этом талдычить. Право гутарить который день ты разводишь тут эти турусы. Ну, ладно раз сказал… ну, два… Но ведь нельзя каждое утро начинать с одного и того же нравоучения. – Девочка зыркнула на онемевшего в шаге от нее учителя бездвижно застывшего и дополнила, – все я поняла уже. Вы, гомозули не смеете обратиться к Небожителям, покуда они сами вас не призовут. Одначе, ты забываешь Двужил я не гомозуль… я мальчик, вернее девочка, – поправилась торопливо Влада. – А посему не могу поступать, как делаете вы. И мне, кажется, не испепелит меня гнев Бога Воителя ежели я о чем его попрошу. Уж он завсегда может мне отказать… и я тогда буду знать, что нет так нет. А не буду мучиться неведеньем.
– Ах! – совсем бесшумно проронил гомозуль, внутри себя, поражаясь столь неприсущей его народу развязности. – Да как так можно и вообще мыслить.
– И мыслить и говорить так можно, – заметила весьма бодрым голосом девочка, не сводя пронзительного взора своих зеленых очей с Двужила. – Так учил нас Бог Дажба. Учил и учит. Он всегда сказывал, что лучше спросить у тех, кто знает больше, чем поступить самому и тем самым содеять непоправимый шаг. И чтобы не уехать в Похвыстовские горы без спросу я решил попросить. – Владелина взяла в руки меч и щит да проворно поднялась на ноги. – Тебе, что Двужил больше бы понравилось, если бы я уехала, не узнав волю Богов?
В сине-голубых глазах гомозуля мгновенно блеснул испуг. Он торопливо закрутил головой и уже было желал чего-то молвить, ибо дюже подался всем корпусом вперед, как внезапно в беседу встрял Граб и своим низким голосом проронил:
– Эт, выходит Владелиночка поступила верно. – Лицо юницы чуть зримо дернулось от столь слащавого величания. – Нешто можно без спросу куды ехать?!
И немедля Двужил выдернул из ножен свой меч, и, приветствуя учеников, вскинул его вверх, тем самым завершая этот обернувшийся, лично для него, вельми неприятными мыслями разговор.
На следующий день уже под вечер Влада сидела на скамейке, опершись спиной об ее ослон, твореный из двух горизонтальных узких брусов. Эту скамейку сварганил для нее не так давно Стогость обучающейся у Батанушки и Ведогоня мастерству плотника. Она примостилась, недалече от избы, прямо под значительно подросшей за это время березой, достигшей в высоту метров трех, с достаточно пышной кроной, где опущенные к долу гладкие ветви были украшены круглое лето клиновидными листочками, то зелеными, то степенно желтеющими и опадающими к оземе. Белая, залащенная кора березки, слегка темнеющая к основанию, местами была покрыта тонкими трещинами. Девочка раздумчиво, как то почасту бывало, толковала с пришедшими к ней Грабом, Братосилом и Миронегом. Поместившись как раз между Братом и Негом так, чтобы вздыхающий Граб не касался ее рук своими многажды раз вздрагивающими пальцами. Оттого Грабу досталось место на краю скамейке, с нешироким в одну гладко-отполированную дшицу, сидалищем.
Нег и Брат русоволосые, крепкие в плечах и руках, как и Граб, были совсем белокожими, словно обойденные лучами красна солнышка. Яркая россыпь веснушек украшала лицо Миронега и на нем горели два серых ока, поглядывающие на мир с неприкрытым озорством. В противовес товарищу лико Братосила не покрывали родинки аль веснушки, оно было совсем чистым, будто его покинула какая-либо даже малая трещинка, рубчик. Лишь остался там загнутый, наподобие клюва хищной птицы, нос, впалые как у Расов щеки, блекло-красные широкие губы да более значимые, крупные голубые очи.
– И говорит тогда Владушка, что стоит лучше спросить, чем поступать без спроса, – сказывал под тихий шелест листвы березы Граб своим низким гласом, сызнова и не в первой повторяя случившееся давеча и то ль так поразившее его, то ль порадовавшее.
– Ну, будет Граб, – досадливо перебила мальчика юница и суетливо повела плечами. – Сколько можно о том толковать?.. Ну, один раз рассказал… посмеялись да будет. Просто… просто. – Влада протяжно вздохнула, вроде о чем тяжко грустила и уже более степенным, ровным голосом пояснила, – просто слишком утомительно слушать одни и те же поучения в течение недели. Такое ощущение складывалось, что Двужил прежде чем эти нравоучения молвить нам, не раз дотоль повторил их для гомозулей, абы хорошо запомнить.
Не успела девочка смолкнуть, как под березой враз выплеснувшись, прокатился зычный смех. Ребята не просто засмеялись они прямо-таки загреготали, отчего закачалась из стороны в сторону под ними скамейка и надрывно заскрипела гладкая дщица не только та на каковой они сидели, но и та на каковую опирались спинами. А приткнутая, почти встык к скамейке, береза и вовсе шибутно затрясла своими тонкими ветоньками единождым махом стряхнув с себя желтеющий, столь смурной для нее, умирающий, лист.
Из избы вышел Выхованок. Он миновал дверной проем столь бесшумно, словно проплыл сквозь дверь, даже не отворяя ее. Два окошка и дверь повернутые на растущую недалече от избы березку и скамейку, также беспокойно уставились на гогочущих ребятишек. И тотчас в слюдяных оконцах заблистал яркий луч солнца направившегося на покой, но все доколь мягким алым светом озаряющий землю. Золотисто-алая дымка нежданно выбросила в разные стороны бледнеющего небосвода почти красные полосы, оные лишь доли секунд осеняя его поверхность своей ядреностью, также стремительно погасли. И немедля Владелина ощутила томление в голове, точно изнутри на стенки черепа, что-то мощно надавило. Она резво вскочила со скамейки ощущая пришедшую из ниоткуда волну тревоги и тоски, и также спешно покинув крону березы, подняв голову, воззрилась в небесную высь, приметив в нем то необъяснимое и одновременно волнующее ее переливание небосклона.